Зверь на престоле, или правда о царстве Петра Великого

Мартыненко Алексей Алексеевич

Между тем это наше раннее умственное взросление прекрасно прослеживается по неизменно блистательным результатам именно в детском спорте. А в особенности в тех его видах, где требуется проявление ранних интеллектуальных способностей. Напротив, ранним половым созреванием славились всегда исключительно лишь южные страны. Именно у них вполне естественным считалось брать в жены одиннадцатилетних девочек. В Древней же Руси эти рамки были сдвинуты на пяток лет уж вовсе не случайно.

Петр же:

«В три года он питался еще молоком кормилицы, в одиннадцать не умел еще ни читать, ни писать» [16, с. 31]. То есть Петр начал вообще что-либо соображать только лишь к тому возрасту, когда учебу, по хорошему, пора было бы уже и заканчивать.

Тем и обнаружилась вопиющая, редкостная у нас, но закономерная у них генетическая неспособность даже не простолюдина, но наследника престола (!) к искусству жителей Великого Новгорода, чьи берестяные грамоты XI века сообщают нам о не встречаемой нигде в мире необычайной грамотности проживающего там населения. Однако ж эта наша традиция уходит куда как и еще далее (см. [26]). Но это о простолюдинах. А что можно сказать о наследственных способностях принца крови?

«По плодам их узнаете их. Собирают ли с терновника виноград, или с репейника смоквы? Так всякое древо доброе приносит и плоды добрые, а худое древо приносит и плоды худые» [Мф 7, 16, 17].

И к каким таким «им», после всего вышеизложенного, следует отнести родословную Петра достаточно несложно определить сопоставлением его врожденных «способностей» со способностями обыкновенного крестьянского мальчика Сережи, родившегося и возросшего в среде многих таких же, как и он, босоногих огольцов с голубыми глазами и золотыми кудрями в селе Константиново на Рязанщине. То есть в среде русских простолюдинов. А ведь Сергей Есенин:

«В пять лет одолел грамоту, в десять бросился в омут поэзии» [29] .

То есть уже пишущий своими руками свои собственные стихи русский мальчик оказался своей генетической способностью к словунастолько выше этого якобы «принца крови», что фантазировать что-либо о каком-то особом «петровском гении» не только смешно, но и невообразимо глупо.

О чем это говорит? Могут ли подданные быть генетически на тысячелетия более привычны к грамоте, нежели те лица, которые над этими грамотными людьми поставлены начальствовать?!

29

«Красная звезда» 03.10.1995, с. 4.

«Не заметили» же этого обстоятельства исключительно лишь те, кто «не заметил», что объявленный ими царем не имеющий никакого права на русский трон негроидного вида мальчик и умственно полностью соответствует своей внешности, слишком несхожей с окружающей его средой.

А объявлен-то он был царем по той странной причине, что своего старшего брата, единственного законного наследника престола, якобы более смышленоказался!

Но, может быть, во всем виновата придворная знать, злокозненно порешившая это юное «дарование» оставить без столь необходимой ему учебы?

Оказывается, что нет… Ключевский пишет:

«По старорусскому обычаю, Петра стали учить с пяти лет»[49, с. 411].

Да, да — именно по старорусскому обычаю.Что осталось запротоколировано и на бумаге, а потому никак не могло быть не предано гласности:

«Крекшин отметил и день, когда началось обучение Петра, — 12 марта 1677 г., когда, следовательно, Петру не исполнилось и пяти лет» [49, с. 412].

Это подтверждает и Костомаров:

«…его начали учить грамоте. Учителем был ему назначен 12 марта 1677 года дьяк Никита Моисеевич Зотов» [51, с. 619].

Однако тут же наш исторический мэтр свои суждения заводит в тупик:

«Петр учился быстро читать и писать, выказывая необычайную понятливость» [51, с. 619].

Так что же это в понятиях Костомарова является быстрым, если известно, что Петр:

«…в одиннадцать не умел еще ни читать, ни писать» [16, с. 31]?

Но при всем при том:

«…книжки с картинками Петр любил!» [14, с. 40].

Так ведь был он безграмотным, потому разглядывание картиночек и оставалось его единственным удовольствием от общения с книгой…

Ложь всегда смешна, а в особенности тогда, когда фальсификаторам так и не удалось до конца заретушировать правду.

Так что начали-то обучение Петра как раз таки вовремя, как и положено испокон веку в самой грамотной в мире державе! Однако же, что невозможно теперь не отметить, — не в коня корм: лишь разглядывание картиночек и предоставляло в книгах для этого недоросля какой-либо интерес.

И в альтернативу — у нас на Рязанщине, в бедной глуши, грамотность пятилетнего ребенка Сережи Есенина ни у кого не вызвала никаких ассоциаций с появлением на свет вундеркинда. И это потому, что лишь совсем в недавнем прошлом освобожденные от крепостной зависимости русские люди корнями великой культуры упирались в тысячелетия своей безраздельной грамотности. А потому никто из его земляков, даже и после смерти прославившегося на весь мир поэта, ничем особым из среды односельчан его так выделить и не мог. И это не от черствости души: наша Родина — это синеокая страна Есениных, где каждый второй тоже пишет стихи, а грамоте обучаются испокон веков так же — лишь для инозем _:цев — удивительно рано…

«…Есенин был по-настоящему глубоким, мыслящим человеком. В пять лет он научился читать, в 12 лет он прекрасно знал Льва Толстого и Гоголя, которого цитировал страницами. Знал Библию, апокрифическую литературу, великолепно знал народные поверья и сказки. Хорошо изучил мировую литературу — об этом можно судить по его письмам, по ссылкам в его произведениях, по количеству библейских, литературных, исторических реминисценций в его стихах» [138].

И если прекрасно изучивший Ветхий и Новый Завет, а также классическую литературу шестнадцатилетний Сергей Есенин, давно набивший оскомину своей энергичностью у московских издателей, уже в который раз пробивает для публикации в журналах свои стихи, являющиеся сегодня классическими, то в отношении Петра наблюдается совершенно противоположная картина. Подобного же возраста Петр был еще только в начальной стадии не просто ученичества, но никогда ранее у нас не встречаемого очень плохого ученичества.