Зверь на престоле, или правда о царстве Петра Великого

Мартыненко Алексей Алексеевич

Ключевский:

«До нас дошли учебные тетради Петра… он пишет невозможно, не соблюдает правил тогдашнего правописания, с трудом выводит буквы, не разделяет слов, пишет слова по выговору, между двумя согласными то и дело подозревает твердый знак: всегъда, сътърелять, възяфъ» [49, с. 417].

Но и Костомарову эту полную безграмотность Петра никак не возможно объявить незамеченной. Потому и он маслица в огонь все же подливает:

«…он не умел правильно написать ни одной строки и даже не знал, как отделить одно слово от другого, а писал три-четыре слова вместе, с безпрестанными описками и недописками» [51, с. 620].

И вот где особенно прослеживается его родство именно с южными народностями, которые своим половым развитием сильно опережают развитие интеллектуальное:

«11-летний Петр по развитости показался иноземному послу 16-летним юношей» [49, с. 413].

По «развитости», заметим, исключительно физической! При внешности взрослого человека его замедленное интеллектуальное развитие в тот период «взрастания» Петра не позволяло ему читать даже еще только по складам!

А ведь он был объявлен царем именно за какие-то невиданные «способности»! Что не может не отметить и Костомаров. Однако ж на фоне всего вышеприведенного его аргументация по поводу выбора монарха выглядит просто вызывающе непоследовательно:

«Из двух царевичей старший Иван был слабоумен, болезнен и вдобавок подслеповат, младший Петр был десяти лет, но выказывал уже необычайные способности» [51, с. 591].

Тут следовало бы спросить у историка Костомарова: способности к чему?!Ведь Петр, в тот самый момент, когда был провозглашен имеющим «необычайные способности», еще не умел не только писать, но даже и читать… И второе: в кои-то веки законный наследник на Руси отстранялся от престола только лишь за то, что здоровьем-де хил да еще вдобавок к тому и подслеповат?

Но по прошествии и еще пяти лет, когда Петр выглядел, судя по всему, уже двадцатилетним молодым человеком, вот как обстояли его дела с постижением книжных премудростей:

«В шестнадцать лет он знал только два первых правила арифметики; его почерк плох, тетради пестрят орфографическими ошибками» [16, с. 33].

Два первых правила арифметики— это сложение и вычитание! Умножать, а уж не дай Бог — делить, Петр в ту пору, когда уже, между прочим, готовился стать отцом, еще не умел!!!

Да, женится он в том еще возрасте, когда не успел освоить даже умножения. Чем и обнаруживает свое явное родство скорее с Бре-ке-ке-ке-кексом из «Дюймовочки», «не хочу учиться — хочу жениться!», нежели с принцем крови, за которого себя выдавал.

Однако же при всем при этом, уже готовясь стать отцом, Петр продолжал играть в солдатики. Но солдатики были живыми. А потому, ему на потеху, они иногда умирали совершенно по-настоящему. Тому свидетельством, например:

«Трехдневные маневры под Кожуховым, на берегу реки Москвы, в 1694 г» [49, с. 422].

Вот что сообщает об этих «маневрах» принимавший в них участие князь Куракин:

«…тогда «убито с 24 персоны пыжами и иными случаи и ранено с 50»» [49, с. 422].

«Правда, сам Петр об этой последней своей потехе писал, что под Кожуховым у него, кроме игры, ничего на уме не было…» [49, с. 422].

Отметим, что ничего не было на умевсе ж не у семилетки и не у третьеклассника, но у здорового, правда, пока еще только лишь телом, двадцатидвухлетнего недоросля, своими игрушечками ухайдакавшего насмерть двадцать четыре человека и покалечившего еще «с 50»!..

Но не только солдаты у Петра калечили друг друга. Собранная им шайка обучалась будущим убийствам на занятии, нигде и ни в какой стране небывалом — пальбе из пушек по своему собственному мирному населению:

«…когда стал «потешным» генералом Федор Зоммер, из Пушкарского приказа привезли 16 самых настоящих орудий и «стали учить потешных стрелять чугунными бомбами… Было уже не до потехи. Много побили в полях разного скота и перекалечили народу.

…картина это совершенно реальная, причем жаловаться на материальные расходы и даже на убийства некому. Ведь во главе… сам царь!..

Иные из историков ставят в большую заслугу Петру, что он… истово готовил и тренировал солдат… Но это вовсе не были маневры в строго военном смысле этого слова; речь шла скорее о любимой игрушке, с которой Петр был не в силах расстаться» [14, с. 69].

И что в солдатики он лишь играл, можно заметить еще и потому, что несмотря на защищавшее его тридцатитысячное войско, которое в десятки раз своей численностью превышало количество стрельцов его мнимого соперника, при первом же упоминании о якобы грозящей ему опасности:

«Петр бежал. Не пытаясь даже проверить полученное известие и не убедившись, насколько реальна грозившая ему опасность, он босиком вскочил с постели и в одной рубашке бросился в конюшню, вскочил на лошадь, опомнившись лишь в соседнем лесу. Несколько конюхов догнали его и привезли ему платье. Несколько офицеров и солдат последовали за ним. Увидев вокруг себя достаточную охрану, не теряя ни минуты времени, не предупреждая мать… пришпорил лошадь и понесся во весь дух в Троицу. Он приехал туда в 6 часов разбитым душой и телом, почти в обмороке; ему предложили постель; он был не в состоянии отдыхать; возбужденный, взволнованный, захлебываясь от слез, испуская жалобные стоны, он снова и снова спрашивал архимандрита Викентия, можно ли ему рассчитывать на помощь… слова архимандрита в конце концов успокоили молодого царя» [16, с. 47].

У страха глаза велики. Однако же:

«Действительность этого покушения совершенно не доказана и совершенно неправдоподобна. Документы, собранные лучше других осведомленным русским историком Устряловым, доказывают, что Софья в тот момент не смела и думать о нападении на Преображенский лагерь. Она знала, что он хорошо защищен, содержится в боевой готовности и не удивится никакой неожиданности. Она скорее боялась… выступления со стороны потешных полков, возбужденные, пылкие солдаты которых страстно стремились отличиться в каком-нибудь дерзком деле» [16, с. 46].