Зверь
Шрифт:
– Пущай лучше Татарин расскажет, - отмазался Леха, наткнувшись на мой испепеляющий взгляд.
– У него это лучше получается.
– Ладно, я - так я, - с готовностью согласился Булат.
– В восьмидесятых, когда я, Леха и наш непревзойденный командир, отдавали долг Родине, служа в ГСВГ, недалеко от нашего батальона стоял еще один батальон. И мы, и те были десантниками, но офицеры, в том числе и наш горячо любимый друг, - он кивнул на меня.
– В один голос утверждали, что на одного того десантника нас надо человек шесть - не меньше. Кстати, сейчас-то уж, наверное, можешь рассказать, что за батальон тот был?
– повернулся ко мне Закиров.
– Ты продолжай, не отвлекайся, - ответил я, выпустив обалденно красивое кольцо дыма.
– Ну, на "нет" и суда нет. Так вот, в один прекрасный день пропали из той части трое десантников. Понятно, первая мысль - в самоволку ребята убежали. Политрука на ковер, нас - в ружье. Наверно, половину ГДР прочесали - ничего. Да и времени около двух недель прошло - проявились бы где-нибудь. Или у какой-нибудь фрау под боком, или при попытке пересечь границу, или уж и в расположение части вернулись бы. Хренушки! Примерно через месяц - такая же ситуация. На этот раз пропали четверо. Опять в ружье, опять поиски, опять хренушки. Проходит еще месяц - и опять трое пропавших. Тут уже заговорили про то, что и в этот, и в прошлый, и в позапрошлый раз было полнолуние, а кое-кто, в эти же ночи, видел около части здоровенного волка.
Кто-то язвительно хохотнул, кажется - Наиль.
– Смейся, смейся, - отмахнулся Булат.
– На следующее полнолуние устроили засаду. А был...
– Был у нас, в штабе армии, такой полковник Сидорчук, - перебил я Татарина.
– Трезвым его мало кто видел, и не потому что он пил как собака, а потому что любую подпись с первого раза как родную рисовал. Особенно перед проверками из Москвы, когда в какой-нибудь ein Buch mit sieben Siegeln обнаруживались косяки, которые срочно надо исправить, большая половина штабов бежала к нему. Деньгами давать как-то не принято было - вроде как взятку даешь, подтверждаешь, что не случайно накосячил, а намеренно Родину-мать обманул. Потому и расплачивались с ним коньяком, или подарками какими-нибудь... словом, приходилось пить мужику.
– Да? Не знал, - удивился рассказчик.
– Так вот, той ночью никто не пропал, да и караулы ничего не видели. Но утром на дороге, ведущей в ДОС, нашли того самого Сидорчука, сильно израненного... словно на медведя с рогатиной ходил. А рядом - труп голого, в чем мать родила, человека с перочинным ножом в сердце. Полковник еще жив был - отвезли его в госпиталь, особист сразу прибежал. Зачем, мол, мирное население режешь. Тот - в отказ, никакого эгсбициониста в глаза не видывал, а резал волка. Понятное дело, решили, что полкан до чертиков допился, да и скончался он через неделю. Так что дело замяли, пропавших десантников списали на волка, трупешник повесили на Сидорчука. Но примечательно то, что личность убитого так установить не удалось, а на плече у него была татуировка в виде орла, распростершего крылья, - Булат раскинул руки, изображая татуировку.
– И свастики, какая была у штурмовых отрядов СС. И завалил его полковник не простым ножом, а серебряным.
– Нож тот, кстати, не перочинный, - поправил я.
– А для конвертов, на шикарной гранитной подставке, ему как раз тем вечером и подарили. Тут уж, понятно, легенда об оборотне получила такую пищу, что ее рассказывали и через год, и через пять лет, и даже в Союзе я ее слышал. Но там уж такие подробности были, что Голливуд просто отдыхает.
– Брехня, - решительно заявил Тарас.
И в этот момент раздался волчий вой. Длинный, протяжный. Это дома перед телевизором, в передаче Дроздова ничуть не страшно звучит. Так - большая собака, вот и все. Но ночью, в горах, от этого звука стало жутко. И на собаку нифига не похоже... Мы, дружно схватив оружие, встали в круг, сомкнувшись спинами. Американский офицер, испуганно замычав, попытался заползти под БТР. Я почувствовал противную каплю пота, стекающую между лопатками.
– Слышь, Наиль, - прошептал Юра.
– А сабелька-то точно серебряная?
– Могу расписку написать, - так же тихо ответил башкир.
– Не сработает - оборотню покажешь.
– Как дети малые, - твердым голосом произнес я, первым опуская ствол пистолета.
– А потом что, все дружно поверим в Деда Мороза и зеленых человечков?
– А если кто и придет - у нас огневой мощи хватит авианосец на дно пустить, - поддержал меня Калачев.
Засмеявшись, вначале неуверенно, но с каждой секундой все веселее и крепче, остальные бойцы тоже убрали оружие. Теперь, когда эхо воя умолкло, наш страх казался нелепым и смешным. Даже стыдно стало, и, в первую очередь - перед собой. Как у Носова в рассказе "Тук-тук-тук". Только там - двое сопливых пацанов, а здесь - восемь здоровых... нет, Маркина не считаем. Семеро здоровых мужиков, вооруженных до зубов, заваливших по всему свету столько народу, что Рембо отдыхает, пересрались, как маменькины сосунки, услышав волка черт знает где... рассказать кому - до конца жизни смеяться будут.
– Все ты, Татарин, со своими байками, - заметил Маковецкий.
– Ладушки, хватит. Кто дежурит - остается, остальные - отбой, - распорядился я.
– Так, командир... твое же дежурство, - просветил меня Паша.
– Да?
– удивился я.
– Тем более.
Взяв из машины АК и прибор ночного видения, я, забравшись на броню транспорта, сел, сложив по-турецки ноги, положил на колени "Калаша", загнав предварительно патрон в патронник, и прикурил очередную сигарету. Боксер расположился на втором БТРе, повесив автомат себе на шею.
Забавно... за столько лет службы на Кавказе я оказался первые, и при таких обстоятельствах! И, казалось бы - война идет, а в горах - прямо проходной двор. И мы, и BBC, и американцы, и, уж конечно, террористы - куда без них? Надо скорее закругляться и валить отсюда - пускай каждый сам своими проблемами занимается. Я не Красный Крест и не мать Тереза - спасу девчонку, сдам янкеля Сорокину, и домой. И пошло оно все...
Затушив об броню окурок, я поднял голову вверх. Как же чертовски красиво звездное небо! И какая чертовски огромная здесь луна - ни с тарелку, как у нас, а с колесо от "Гелика". Нет, больше, с колесо от "Урала". Более красивую и крупную луну я видел только в Африке. Вот там она на самом деле здоровая. Зевнув, потянувшись, я достал новую сигарету.
Но прикурить ее не успел. Внезапно я ощутил на себе чей-то взгляд. Не просто взгляд, а примерно такой же, как Мищенко смотрит на сало - взгляд голодного зверя, для которого лучше сырой человечины блюда нет. И он умеет это блюдо правильно готовить. Стало немного не по себе... да чего уж врать? Стало страшно до жути, до усрачки. Жгучий, противный лед пробежал по каждой мышце, каждой клеточки моего тела. Не поворачивая головы, не шевеля ни рукой, ни ногой, большим пальцем ладони, лежащей на автомате, я сдвинул предохранитель в среднее положение. По тихому металлическому щелчку справа, я понял, что Лешка сделал то же самое.
И тут мозг, словно раскаленным шилом, пронзила мысль: если это слышал я, то, уж тем более, слышал и зверь! Теперь неизвестная тварь точно знала, что мы почувствовали его взгляд. Сразу за этой мыслью пришла другая - может, Замышляеву и в самом деле повезло, что он вынес себе мозги?
Я сидел, не в силах пошевелиться, положив палец на спусковой крючок, и приготовившись выпустить всю обойму в ответ на малейший шорох. Одновременно с этим, я понимал, что не хочу видеть неведомое существо, и, вообще, хочу оказаться как можно дальше отсюда. Я чувствовал на своей спине немигающий взгляд зверя так отчетливо, что мог бы с точностью указать то самое место, где он сейчас находится.