Звезда Егорова
Шрифт:
Мейлинг резко встал и, не прощаясь, вышел из кабинета.
Мейлинг не ошибся. Сговор был. За спиной Словацкого национального совета, по приказу из Лондона, Голиан объявил командующим повстанческой армией генерала Виеста — министра правительства Бенеша, а на себя взял функции начальника штаба. Повстанческая армия была переименована в Первую чехословацкую армию, чем подчеркивалось ее подчинение Бенешу.
…Приказ Голиана войскам словацкой армии выступить на отпор врагу опоздал. Тридцатого августа, когда этот приказ дошел до гарнизонов Западной Словакии, немецкие дивизии уже выходили к
Заместитель Голиана по военному командованию повстанческой армией, начальник штаба Восточнословацкого корпуса полковник Тальский, получив вечером двадцать девятого августа приказ Голиана, бездействовал. У него не оказалось никакого плана. Он знал, что его дивизии предназначены для соединения с наступающими частями Красной Армии, и ждал, когда это наступление начнется.
Своим предательским выступлением по радио двадцать девятого августа, которое Егоров слышал на привале перед Банска-Бистрицей, министр национальной обороны Чатлош посеял сомнения среди многих офицеров и солдат. А на другой день Чатлош выступил перед офицерами братиславского гарнизона, убеждая их не участвовать в Словацком национальном восстании.
Вслед за Чатлошем к микрофону подошел и генерал Малар. Из Братиславы он обращался к солдатам. Сотрясая репродукторы, гремел его командирский бас: «Если вы хотите услышать мой искренний совет, то я обращаюсь к вам: «Стой! Кругом! По гарнизонам и собственным частям, шагом марш! Все уже упущено, недодумано, и все это может нашу прекрасную, до сих пор не затронутую войной, дорогую Словакию завести туда, где ей не следует быть, — в самую гущу войны… мы малая нация, так сохраним дисциплинированность, пусть все идет спокойно, как идет…»
Вкрадчивым тоном, обращаясь к здравому смыслу обывателей, Малар ворковал: «К чему нам революции, друзья?.. Почему нам не подождать, пока все само не дозреет, а потом разом, в соответствии с обстоятельствами, не потянуть всем вместе за одну веревку? Так подсказывает здравый инстинкт самосохранения малой нации…»
Эти выступления генералов посеяли смятение в умах солдат и офицеров. В словацкой армии началось брожение. Она перестала существовать как орудие тисовского режима, но и не стала полностью повстанческой. К повстанцам перешла лишь та часть словацкой армии, которая не поверила демагогии Чатлоша и Малара.
Братиславский гарнизон не поднялся на восстание. Западная Словакия была оккупирована. Восточнословацкий корпус бездействовал. Обстановка с первого дня восстания сложилась отчаянная. Руководству Коммунистической партии Словакии и Словацкого национального совета больше нельзя было оставаться в Братиславе. Политическим центром восстания становилась Банска-Бистрица. Там, в Средней Словакии, были верные восстанию части словацкой армии, там была крупная вооруженная сила восставшего народа — партизанские соединения и отряды. Им можно было верить. На них была вся надежда.
…Второй день партизанская бригада Егорова находилась в Банска-Бистрице. Она отдыхала после трудных маршей и боя за город. Еще
— Я не знаю, что могут ваши партизаны, господин капитан. — Голиан говорил, не глядя на Егорова. — Немецкие войска пересекли границу нашего государства и развивают наступление. Вы понимаете это? Нам нужны стойкие, обученные части, способные выдержать этот натиск. Способны ваши батальоны выполнить такую задачу? По моим данным, сейчас идут тяжелые бои под Жилиной. Там терпит неудачу ваш друг Величко, который, помнится, говорил, что один может удержать две дивизии врага. На Величко наступает одна дивизия с танками. Но его бригада отходит к Стречне. Вот, если можете, помогите ему. Как это у вас в России — один за всех, все за одного?
Егоров еще вчера направил батальон Василия Кузнецова на автомашинах во Врутки к Петру Величко. Надо надеяться, он уже в бою. Ребята там крепкие, обстрелянные, много бежавших из плена. Гитлеровцев ненавидят как чуму.
Но пока из Вруток никаких сообщений. Армейской связью пользоваться не удается. Обо всем этом, а также о захвате аэродрома «Три Дуба» Алексей отправил донесение генералу Строкачу. А сегодня получил ответ.
«…Вашей главной задачей, — разъяснял Строкач, — является помощь в борьбе за новую демократическую Чехословакию. Договаривайтесь с патриотическими организациями и с армией об основных боевых задачах…»
А дальше — конкретнее:
«…Подготавливайте народ к вооруженной борьбе и организуйте партизанские отряды. Освобождайте от немцев и защищайте города, пути сообщения и железнодорожные узлы. Парализуйте железнодорожный транспорт и мешайте перевозкам гитлеровцев. Уничтожайте их транспорты. Если не можете удержать города и железнодорожные узлы, то вместе со словацкой армией и вооруженными патриотами переходите к партизанским методам борьбы».
Строкач сообщал, чтобы ждали на аэродроме «Три Дуба» первые самолеты с вооружением и боеприпасами.
Егоров прочитал директиву своим ближайшим помощникам. Вроде все становилось на свои места. Надо было идти к Голиану.
Голиан пригласил присутствовать при разговоре с Егоровым и Мыльниковым своих помощников по повстанческой армии, подполковника и майора. Фамилии свои они пробормотали так, что Алексей их не запомнил. Разговор не клеился, крутясь, как испорченная пластинка, все время на одном: где и как предлагает господин Егоров использовать свою бригаду? У самого Голиана и его помощников конкретных предложений не было.
Неожиданно дверь распахнулась, и в кабинет Голиана ввалились с рюкзаками за плечами трое небритых и запыленных мужчин. Голиан встал и с изумлением смотрел на вошедших, как на явившихся с того света. Видимо, он никак не рассчитывал их здесь видеть. Егоров догадался, что произошло что-то непредвиденное и нежелательное для Голиана. А неожиданные гости уже скинули свои походные рюкзаки и стали знакомиться с присутствующими.
— Доктор, — протянул руку Егорову высокий мужчина в очках с тонкой позолоченной оправой. Глаза его серьезно, даже немного строго смотрели на Алексея.