Звезда и ключ Индийского океана
Шрифт:
— Светает, — сказал Ананд, кивнув на чуть порозовевший горизонт.
Как раз в этом направлении шли Риад и его друзья. Мы уже около часа собирали срубленные стебли и складывали в кучки. Риад и его бригада должны были срубить, собрать и погрузить тростник на металлические решетки, которые потом кладут одна на другую на грузовики и увозят с полей на сахарный завод. Нам хотелось помочь Риаду.
Подошел сирдар — так называется на Маврикии человек, распределяющий работу на плантации. В его задачу входит учет срубленного тростника и контроль за тем, как он собран и уложен на решетки. От сирдара зависит, какой участок получит бригада, и в конечном итоге размер заработка. Сирдар представляет здесь владельца плантации, и наше с Анандом участие в сегодняшней рубке было с ним согласовано.
Ананд поинтересовался, как велика дневная норма одного рубщика.
— На троих — пять с половиной тонн тростника срубить и уложить на решетки, — ответил сирдар. — Риад и его бригада справляются с этой нормой. Видите, втроем они взяли шестнадцать рядов и идут быстрее других… И срез у них — как полагается.
Спокойная приветливая речь видавшего виды пожилого человека. Когда сирдар отошел в сторону, я сказал Ананду о своем впечатлении.
— На Маврикии служба сирдара существует с рабовладельческих времен, когда надсмотрщики ходили по; плантации с плетью. Времена изменились, но отношения зависимости и подчинения остались.
Мы присели на собранном тростнике, и Ананд продолжал:
— Из поколения в поколение одни владеют этими плантациями и сахарными заводами, а другие работают на них. Среди владельцев заводов и плантаций есть такие, кто ведут свою родословную от рабовладельцев. Словно клещами вцепились они в эту землю, и пока никакая сила не может их отсюда выкурить…
— Я видел их на открытии сезона рубки тростника. Двести тридцать восьмого…
— Да! Именно столько! Почти два с половиной столетия они здесь делают «сладкие» деньги на горбе таких вот ребят, как Риад.
На горизонте показался красный диск солнца, и стало совсем светло. По океану, который начинался всего в сотне метров от нас, пробежала яркая полоса. Легкая дымка рассеялась, и все вокруг налилось сочными красками. Утро вступило в свои права.
— Отдохни, — сказал Ананд Риаду, когда мы снова подошли к рубщикам.
— Сейчас будем завтракать… Да, пожалуй, пора.
Перед тем, как мы сели в кружок и развязали свои сумки, Ананд взял мачете и принялся рубить. Он хотел доказать Риаду, что не совсем еще забыл дело, которому его обучали в детстве. Взял в руки мачете и я. При первом же взмахе он застрял у меня в мясистом стебле, и я с трудом вытащил его оттуда. Чтобы срубить стебель, мне приходилось по два-три раза рубить по одному и тому же месту. Наши с Анандом неуклюжие движения вызвали улыбки рубщиков, посыпались шутки, советы. Видно, немного находится энтузиастов со стороны, поэтому наше старание освоить трудное мастерство рубщика им понравилось.
Все принесли с собой на завтрак большие бутылки с водой, рис, приготовленный по-индийски, со специями.
— Ты совсем разучился рубить, — подшучивал над Анандом Риад, — наверное, и сирандены наши забыл! Ну-ка, отвечай, только быстро. Мой дом желтый внутри и белый снаружи?
— Яйцо, — ответил Ананд.
— Я деревянный. Когда на мне листья, то нет корчей, а когда есть корни, то нет листьев?
Ананд задумался, что вызвало веселый смех присутствующих. На сирандены (загадки) нужно отвечать мгновенно.
— Парусник, — наконец-то нашелся Ананд.
— Моя десятилетняя Памела отвечает быстрее, — сказал Риад.
Ананд улыбался. Эта игра, видно, напомнила ему детство.
— Слушай внимательно и говори сразу, — продолжал игру Риад, — а то наш гость подумает, Что ты вырос не на Маврикии или забыл все, чему тебя здесь учили. Слушай! Тот, кто видит, не берет; кто берет, не ест; кто ест, того не бьют; кого бьют, тот не кричит; а кричит не тот, кто плачет!
— Да ну тебя! Разве тут можно что-нибудь понять? — смутился Ананд.
Неужели он действительно не знает ответ или, может быть, хочет доставить удовольствие друзьям?
— Это же негритенок, который срывает банан в саду, — не выдерживает сидящий напротив меня парень, — его глаза видят банан, руки берут; руки берут, рот ест; его бьют по спине, но кричит не спина, которую бьют, а рот, и плачет не рот, а плачут глаза. Ну, понял?
— Да, понял, — отвечает Ананд, по-детски улыбаясь.
Солнце уже немного поднялось, и его лучи принесли так много тепла, что поневоле подумалось о спасительной тени.
— А в Советском Союзе есть сахарный тростник? — спросил вдруг Риад.
— Есть, но мало, — сказал я.
— Ты же видел, что мы рубили не так ловко, как вы, — пришел мне на выручку Ананд. — Как в этом году заработки?
Наши собеседники помрачнели.
— В последние годы нас все больше загоняют в угол. Цены растут, мы не можем свести концы с концами. Одна надежда на профсоюз, который мы хотим у себя создать, но нам нужно добиться, чтобы его признали сахарозаводчики, а это не так просто.
Устроившись поудобнее, Риад продолжил:
— Вчера мы собирались в профсоюзном комитете. Обсуждали свое положение, спорили. Говорили о девальвации рупии, о росте цен. Рис вздорожал на девяносто четыре процента. А ведь вы знаете, чем в основном питаются маврикийцы. Мука теперь стоит в полтора раза дороже, сахар — на шестьдесят семь процентов..
— Маврикий, — сказал Ананд, — закупает рис и муку для выпечки хлеба в других странах, расплачивается за них долларами, и при снижении курса рупии за доллары приходится отдавать больше рупий, чтобы получить сумму в долларах, необходимую для оплаты по импорту продовольствия. Все это отражается на внутренних ценах.
— А кому выгодна девальвация рупии?
Ананд не успел ответить. Подошел сирдар — надо было идти работать, чтобы выполнить дневную норму. Все поднялись, друзья Риада стали прощаться с нами.
— Приезжайте еще, — пригласил Риад, провожая нас до дороги. — Нам бы хотелось послушать о Москве, мы могли бы собрать людей в нашем профсоюзном центре…
— Приедем, приедем, — ответил за меня Ананд. И вернулся к прерванному разговору. — Вот ты спрашиваешь, кому выгодна девальвация? Разве не знаешь, что богатые туристы, приезжающие из Южной Африки или Франции, при обмене своих денег получают больше рупий, чем могли бы получить до девальвации? Больше тратят, а это выгодно владельцам отелей и торговцам. А владельцы сахарных заводов? Они ведь продают сахар на международных рынках и за вырученные доллары получают в рупиях. Выгодно обесценение рупии и западным компаниям, которые вкладывают свои капиталы в экспортную зону Маврикия. А то, что ты или твоя жена слишком много платят за рис и муку, что увеличение зарплаты отстает от роста цен, это мало кого волнует…