Звезда и шар
Шрифт:
Он вздохнул и ответил, -- Здравствуй, Александр, как жизнь?
– - Жизнь ирреальна, как обычно, а как там у вас, на Oлимпе?
– - Я понимаю истоки твоей иронии. Конечно, административная карьера здесь не в почете. Так? А вам никогда не приходило в голову, что жизнь у человека одна и нельзя прожить ее вначале начерно, а уж после переписать набело?
– - Конечно приходило, согласен с вами полностью.
– - А это значит, нужно четко ставить цели и добиваться их достижения. Я в двадцать три был уже кандидатом, а в двадцать шесть доктором наук. Сейчас, между прочим, я занимаю
– - А какие мы с вами такие?
– - Ну, Александр, не валяй дурака. Ты прекрасно понимаешь, о чем я. Надо четко осознавать объективные трудности и действовать в пределах возможностей с максимальной отдачей. Согласен?
– - С вами трудно дискутировать, Павел Григорьевич. Вы прямо канонические истины изрекаете.
– - Это его конек -- вмешалась Инна, -- априорные аксиомы. Брось ты Сашок, его слушать, лучше скажи, вызов тебе прислать?
Павел Григорьевич обиделся, -- Напрасно, вы иронизируете. Думаете за бугром все иначе? Там это еще сильнее, чем здесь работает. Знаете, в чем разница между победителем и неудачником? Победитель действует, а неудачник философствует. Хотя бы с этим ты, Александр, согласен?
– - Нет.
Референт министра опешил, -- Как нет? А как же иначе?
– - А иногда бездействие может вести к победе. Все зависит от того, что под победой понимать.
– - Это в тебе просто отсутствие тщеславия говорит. Скажи мне честно, не было завидно, когда другие защищались?
– - Не было.
– - Позволь тебе не поверить. Не может человек спокойно сидеть, видя, как его обходят на повороте.
– - Павел Григорьевич, как мне вам объяснить, что бывают другие поля сражений, и что защиты и продвижения не всегда являются вехами на аллее успеха?
– - А что, что является?
– - Павел Григорьевич начал раздражаться, он вскочил и сделал несколько шагов, обернулся -- и какие же это, позволь тебя спросить, небывалые поля битв?
– - На тех полях драконы не срут.
– - Не понял?
– - Равно как и тигры.
Из дневника Каменского
Есть вещи, не перестающие поражать своей несуразностью. Несмотря на то, что сталкиваешься с ними каждый день, несмотря на их внешнюю логичность и последовательность. Не устаю удивляться тому, сколько рывков и телодвижений надо совершить просто для того, чтобы остаться на плаву. Не двинуться вперед, не достичь чего-то, достойного упоминания, а просто выплыть. Все силы уходят на обеспечение крова над головой, пищи, одежи, развлечений. Полжизни тратится на заработок, вторая половина - на то, чтобы его истратить.
Пловцы, конечно, обладают разным запасом мощности. Одни еле держутся на поверхности из последних сил, другие гребут могучими рывками. И вот здесь-то нас и поджидает самое интересное: такое впечатление, что люди всеми силами стараются не уйти вперед, независимо от лошадиных сил.
Остаться на уровне ноль.
Заменить хибару на кооперативный дворец, уставить его красным деревом взамен дсп.
Но продолжать грести.
Перейти с куцей трансляции на видеомагнитофон.
Но не дай бог не уплыть вперед.
Сменить Большевичку и Скороход на Ливайс и Адидас.
Но
Пересесть из красного трамвайчика в автомобиль, отказаться от услуг столовки и гастронома в пользу ресторанов.
Лишь бы только не оказаться в леденящем душу положении отсутствия необходимости бить ластами по воде.
Бодро двигать в доктора и академики, или в майоры и генералы.
Лишь бы не замечать ничего, кроме уровня ноль.
Люди уровня ноль любят бег на месте. Люди уровня ноль обожают отяжеляться предметами. Чтобы не дай бог не покинуть родную пустыню, не поднять голову и не увидеть, холодея, другие измерения.
Люди уровня ноль звереют при встрече с иными. Они не любят тех, кому нет дела до успехов уровня ноль.
Само существование иных мешает им самозабвенно и плавно грести вникуда.
61.
Часовой Конюхов проснулся как от толчка и сразу понял, непорядок. От шестого вагона шел дым. Матерясь и спотыкаясь, он выскочил из будки и побежал по узкому проходу между кривым забором и составом с бревнами, на ходу досылая патрон.
Около шестого вагона на земле сидел босой человек. Седые редкие волосы его шевелило ветром, по седым усам сбегали слезинки и капали на уголья. На костре перед ним догорали остроносые ботинки.
– - Ты это чего же это мне тут, -- начал Конюхов и закашлялся дымом.
Седой не ответил.
– - Ты это чего же это мне тут составы поджигаешь, -- продолжил Конюхов без уверенности,
– - Я тебя сейчас застрелю.
62.
Каменский миновал храпящую Веронику, даже во сне не убиравшую руку с оранжевого рычага управления турникетом, и вышел в темень двора. Во дворе, среди обрывков упаковочного материала и кучи досок, еще сохраняющих местами форму контейнера, ржавел остов какого-то большого агрегата. Жестяная воронка с надписью "Dupont" валялась невдалеке.
Каменский свернул налево и скользнул в цех. Между потрескивающих остывающим металлом, засыпающих экструдеров, которые, казалось, вздыхали, как отходящее ко сну стадо трицератопсов, у окна он увидел одинокую фигуру, тоскливо глядящую наружу, во тьму.
– - Я вас раньше здесь не встречал, -- начал Каменский...
– - Меня зовут Иван Петров.
– - Зачем вы здесь?
– - Ты понимаешь, здесь ведь нет перекрестка, смотри, просто проспект изламывается слегка, и кажется, все видно, -- Петров разгорячился, -- но за углом ворота, и нет никакого знака, а шел я под девяносто, когда этот Камаз выехал поперек...
– - Да, да, я знаю, они говорили об установке светофора много раз, еще до Демьянова, начиная с шестьдесят девятого, да все руки не доходили. А уж у нынешнего и вовсе лишней минуты нет.
– - У этого мудака минуты нет чтобы прогноз погоды послушать.
– раздался хорошо поставленный командирский голос из тени.
На свет шагнула статная, широкоплечая фигура в мундире. В руках Лосось держал донку, леска от которой тянулась к засевшей в околотке фуражки блесне. Большое, тускломедное грузило при каждом слове звякало о звезду на правом погоне. На втором крючке висела рыбина, периодически дергающаяся и шлепающая его по щеке.