Звезда и старуха
Шрифт:
– Ни в коем случае! Я не циркачка какая-нибудь, я музыкант!
«Старая жена» совсем остыла, звезда брезгливо отодвинула тарелку.
За день до премьеры
На вечер назначена генеральная репетиция, прогон спектакля без публики. Завтра премьера.
День начался с пресс-конференции – приехали корреспонденты разных газет и журналов, кто-то с телевидения и радио, то есть с «прессухи», как назвал ее пресс-секретарь на жаргоне.
– Вы о давлении
Однако допытываться не стал, уж очень нелестно прозвучал его вопрос. Одетт охотно согласилась встретиться с представителями национальной и местной прессы. Но прежде чем начать марафон «вопрос-ответ», поставила два условия: они должны приехать к ней в гостиницу, и непременно утром.
– Если до двух часов дня не закончим, я не успею как следует разыграться.
Перед тем как спуститься в холл к журналистам, звезда рассосала четыре кусочка сахара – для успокоения нервов, вместо таблеток.
Самый дерзкий из журналистов сразу «взял быка за рога», начал с наиболее щекотливой темы:
– Что изменилось за долгие годы вашей концертной деятельности?
Звезда ничуть не смутилась:
– Ровным счетом ничего!
– Неужели ничего?
– Ничего. В три года я впервые вышла на сцену. И всегда хотела находиться там, и только там. Позже я страстно полюбила фортепиано, но мама сказала, что пианистов везде полно и работы я не найду, так что пора переходить на аккордеон… Я рыдала день и ночь, но послушалась как всякая хорошая девочка. Вот так мы подружились с аккордеоном и с тех пор ни разу не расставались.
Одетт углубилась в мифологию Одетт, СМИ обожают мифы, они мигом нашли общий язык. Стоп! Не подумайте, будто звезда их одурачила – пресса умеет отличать правду от фальши. Только истинный мифологический герой может повествовать вот так о своих свершениях. Мифической Одетт позволено опираться на свой миф, таков закон.
Фотограф едва не ослепил ее вспышкой, другой журналист спросил: как именно она проведет завтрашний день, день премьеры?
– Каждый день – неважно, будет концерт или нет, – я начинаю с зарядки для пальцев, затем завтракаю и снова берусь за инструмент.
Фотограф расстреливал ее в упор, и звезда воскликнула:
– Отойдите хотя бы на шаг, иначе выйдут одни морщины!
И громко расхохоталась.
Журналистка осведомилась: что означает «зарядка для пальцев»?
– Гаммы, арпеджио, вариации. Пальцы разогреваются, во мне зарождается музыка, чувства и мысли передаются аккордеону.
Как другие по утрам занимаются йогой, Одетт занимается музыкой. При этих словах она широко улыбнулась прямо в объектив – получится отличный снимок! «За музыкою только дело» – вскочив, берись за нее смело.
– И только потом одеваюсь. Дни выступлений ничем не отличаются от обычных. Поверьте, даже самый ответственный концерт проходит очень быстро. Я приезжаю в зал, четверть часа разыгрываюсь, ну, полчаса максимум, затем обедаю. С двух часов дня начинаются последние приготовления, снова зарядка для пальцев, грим – и вот уже пора выходить на сцену!
Репортер обратился к режиссеру-постановщику: трудно ли работать со звездой такой величины? Вопрос по существу, ничего не скажешь! Тот честно ответил:
– На этот раз я только постановщик, не режиссер. Я сопровождаю Одетт, как оркестр сопровождает арию, оберегаю ее, поддерживаю и всегда остаюсь в тени.
По правде сказать, ангел-хранитель и сам не знал, от чего именно следует теперь оберегать звезду. Не знал даже, состоится ли завтра премьера. Но журналистам этого знать не следовало. Хочешь скрыть неприглядную правду – не вдавайся в подробности, так что ответы получались расплывчатыми, туманными. Он пустился в пространные рассуждения о встрече классики и эстрады в Театре, который завтра объединит взыскательную и снисходительную публику. Но говорил так сложно и высокопарно, что журналисты заскучали. Бог с ним, с постановщиком! Поговорим лучше с Одетт, она свой человек.
– Сейчас вы испытываете страх перед сценой?
Одетт в ответ:
– Тореадоры тоже боятся быков, но это не мешает им каждый раз идти на арену. Люди думают, что артисты, выходя на сцену, испытывают страх. Нет, не страх, а другое, какое-то особое чувство. Я выхожу на сцену не так, как вошла бы, например, в магазин. Когда начинается представление, Одетт дрожит не от страха – от возбуждения. В душе не ужас, а проснувшийся вулкан. Концерт начался, а я не знаю, куда меня заведет музыка, но всем существом хочу следовать за ней, страстно откликаюсь на ее зов.
Она выдержала как раз такую паузу, чтобы журналисты успели записать ее слова. Сознательно или интуитивно – кто знает. И продолжала:
– Знаешь, ведь музыка безгранична. Идти за ней можно вечно.
Ни старости, ни усталости. Журналист сражен наповал. Одетт перешла на «ты», глядя ему прямо в глаза, и вознеслась вместе с ним в заоблачные дали.
Завтра газеты будут захлебываться от восторга. В местной появится заголовок: «Вечно юная рыжая Одетт сегодня вечером выступает в нашем театре». А в разделе юмора шарж: рыжая дива с гитаристом-панком. Мифический прогноз: «После классики перейду на рок!»
За час до генеральной репетиции.
– Это мороженое точно кофейное?
Одетт раскапризничалась. Утром мастерски разобралась с журналистами, а теперь гоняет всех почем зря. То в гримерной холодно, то на сцене жарко, то наряд не подходит: роскошное платье лучше каких-то дрянных белых брюк с блузой, да и вообще, зачем наряжаться, если зрителей не будет? Все ей не так, все не вовремя, и мороженое не то, которое она заказывала.
Позвала Даниэль:
– Сходи, спроси, какую гадость они положили мне вместо кофейного мороженого…