Звездная река
Шрифт:
Если бы от него потребовали прагматичного суждения, он бы высказал мнение, что в своем нынешнем состоянии армию Катая лучше всего использовать в качестве массовой силы сдерживания вдоль северной границы, для обеспечения людскими ресурсами крепостей и городов и для одновременного строительства защитных сооружений в течение осени и зимы в преддверии возможного развития событий следующей весной.
Использовать варваров для контроля за варварами – такой была древняя доктрина Катая в отношениях со степью. Пускай они истребляют
По многим причинам, и некоторые из них были на его совести, Хан Дэцзинь считал, что сегодня это не так. Война с племенем кыслык – его собственная война – это показала.
Когда подчиняешь военных командиров придворным бюрократам (таким людям, как он сам), ты обеспечиваешь определенную стабильность в границах собственной страны. Но ты также обеспечиваешь рост озабоченности и сомнений в гордости и компетентности военных, когда посылаешь эту армию с теми генералами, которые ею командуют, сражаться за Катай. И поэтому…
И поэтому, если Кай Чжэнь будет сегодня очень настаивать на войне, и проигранная война станет концом Кай Чжэня, то старик в своем далеком саду будет этим доволен. Это соответствует его целям.
Ему необходимо было связать любую войну с первым министром. Потом – когда тот молодой парень поразил всех, обнажив татуировку на спине, – ему в голову пришла блестящая идея, как связать любой успех с самим собой. Сделать так, чтобы схема сработала в любом случае. Это было умно. И даже больше, чем умно.
У этой войны может быть мрачное эхо, подобное слишком близким раскатам грома в летний день, от которых дрожат чашки и миски на пиршественном столе. Но, по его мнению, любое сражение закончится так же, как кампания против кыслыков: потери, завоевания, равновесие сил на поле боя, умирающие солдаты и фермеры, гнев, вызванный повышением налогов… и договор, в результате усталости обеих сторон.
А потом новый первый министр сменит того, который виновен во всем этом. Он снова и снова рассматривал ситуацию по-прежнему ясным внутренним взором.
Он бросил взгляд на своего сына. При таком свете он мог различить очертания человека, сидящего рядом с ним в павильоне. Сень держал в руке кисть, писал письмо или заметки. Хороший человек, его старший сын, внимательный, способный, хладнокровный. Возможно, только возможно, у него хватит жесткости, чтобы делать то, что необходимо делать на высоком посту. Хотя этого никогда не знаешь наверняка, пока не проверишь. Он не знал этого о самом себе. До такой проверки ты всего лишь форма; должность наполняет тебя содержанием.
Если он правильно рассчитал ход совещания во дворце, то молодой солдат, который ему очень нравился (и ему будет жаль, если его убьют), вскоре заговорит
Какие бы планы ты ни строил, занимая пост или в отставке, необходимо быть готовым приспосабливаться к новым возможностям, открывающимся перед тобой.
Возможно, впереди гибель и хаос. Он считал, что сможет держать все под контролем, хоть и понимал, что может умереть раньше, чем в этом убедится. На этот случай есть сыновья, не так ли? Поэтому ты и делал для них все, что делал.
Он понимал, что суждения смертного бесконечно ненадежны. Слишком многое нельзя предвидеть, слишком многим нельзя управлять. Пожар и наводнение. Голод. Бездетность. Ранняя смерть. Внезапная лихорадка в зимнюю ночь. Иногда он представлял себе их всех, мужчин и женщин, всех на свете, плывущих по Небесной Реке в безграничной тьме, в окружении всех этих звезд.
Некоторые пытались управлять кораблем. Он пытался. Но, в конце концов, это под силу только богам.
Снова стоя рядом со своим дядей, решив (по глупости), что сможет защитить его физически, если до этого дойдет, Лу Ма слушал, как воин рассказывает им о дереве.
Это было дерево «хуай», софора японская, одно из самых долгоживущих деревьев. Легенда гласила, что оно связано с призраками и духами. По-видимому, одно из них, как раз в то время, когда они здесь собрались, везли по реке Вай к Большому каналу, а оттуда его должны отправить в Ханьцзинь, выкопав из земли в поместье недалеко от реки Вай.
Это самое последнее сокровище сети «Цветы и камни» везли для украшения Гэнюэ. Говорят, что оно царственное, роскошное. «Ему триста пятьдесят лет», – сказал воин.
– За деятельность «Цветов и камней» отвечает У Тун, я полагаю, – прибавил воин по имени Жэнь Дайянь. Он снова встал, повинуясь нетерпеливому жесту императора. «Если он и боится, – подумал Ма, – то не подает вида».
– Это правда, – спокойно подтвердил У Тун. – И это дерево действительно великолепно. Я с самого начала читал все доклады. Возможно, это самый красивый экземпляр в империи, мой повелитель. Его место в Гэнюэ.
– Действительно, – согласился император. – Вы верно служили нам в устройстве нашего сада.
– Это не так, – твердо возразил Дайянь. – Не в этом случае, высокий повелитель. Он предал вас, и Гэнюэ, и Катай.
Ма быстро взглянул на дядю и увидел, что тот шокирован не меньше, чем он. Возможно, даже больше: дядя должен хорошо понимать, насколько безрассудны подобные слова. Ма мог только догадываться и знать, что он бы никогда не смог их произнести. Такие слова не могли слететь с его губ.