Звездная река
Шрифт:
Он знал ответ. Ответом были всадники у стен города и умирающие внутри люди. Повсюду дым, погребальные костры, обугленные кости, никаких могил. Всадники называли это наказанием, уроком. Он стискивал зубы всякий раз, когда у него появлялось время приостановиться и подумать об этом. Он не спал по ночам. Часовые на стенах видели Жэнь Дайяня, который приходил к ним темноте, слышали, как он спрашивал, все ли в порядке.
Урок? Катаю от степных всадников, у которых почти не было письменности, которые всего два года назад были никем, малоизвестным племенем, обитавшим в глуши, на полпути к Корейнскому полуострову.
Подобные
В Ханьцзине было холодно и голодно, и царил ужас. В поисках ценностей они творили насилие над своим собственным народом.
Солдатам приказали ходить из дома в дом и проверять, не прячут ли люди серебро, нефрит, драгоценные камни, монеты, хотя бы крохи золота. Из внутренних женских комнат забирали серьги и шпильки для волос. Браслеты и ожерелья. Находили тайники. Большинство людей не умели прятать свои вещи.
Слугам обещали награду, если они донесут на своих хозяев. Дайяню хотелось убить того бюрократа, который это придумал. Он уже знал кое-что о рассуждениях чиновников: у слуг-доносчиков отберут их награду во время следующей волны конфискаций.
Он все время злился, его опутала боль. Метание камней в алтаев с городских стен не помогало. Ему необходимо было справиться с этими чувствами. От него зависели люди. В Ханьцзине должны остаться живые люди, и в других местах тоже. Должен наступить следующий этап, написана новая страница. Города сдаются, империи сдавать не обязательно. Историки могут – и должны – написать и прочесть в своих летописях лучшие слова об этом времени.
Отрекшегося императора теперь называли отцом-императором. Вэньцзун не покидал своих комнат в одном крыле дворца. Никто его уже давно не видел. Никто не знал, что он думает о приказе уничтожить его сад. Может, он это одобрил? Если сад был зеркальным отражением мира, а мир превратился в хаос и падал, как падает звезда…
Теперь правил Чицзу, который разрешил захватывать ценности по всему городу. Который вел переговоры об условиях покупки мира – через первого министра Кая.
Один из офицеров Дайяня предложил, наполовину в шутку, пустить трон на дрова для их казармы. На площади перед дворцом все еще маршировали взад и вперед студенты, под снегом и косым дождем, требуя головы «пяти преступников»: Кай Чжэня и его главных министров. «Такое может случиться, – думал Дайянь, – но не сейчас». Это он тоже теперь понял. Он учился. Жизнь мужчин может стать предметом переговоров. Женщин тоже.
Тебе очень не нравятся условия, которые принял двор, и ты предвидишь, что последует дальше. Но если ты солдат, военачальник, что бы ты сказал своему императору и его советникам, если бы вошел в тронный зал?
«Давайте дадим им бой, Катай победит!»
Только одна армия, его собственная, выстояла против всадников. Другие были раздавлены, как зерно на мельничных жерновах, а потом рассеяны по ветру, подобно шелухе.
Армия потерпела поражение, не только придворные с их длинными ногтями на мизинцах. Когда-нибудь, наверное, мужчины будут сидеть в кабаках и спорить о том, почему так получилось. Есть ли что-либо более бессмысленное, когда ты находишься в самом центре бедствия и ждешь еще большей беды?
Он
Она видит, что он плохо спит, если вообще спит. После объятий он иногда все же засыпает, и его лицо снова становится молодым, когда он лежит рядом с ней с закрытыми глазами.
Она не спит, смотрит на него, иногда со страхом и удивлением проводит пальцем по иероглифам дайцзи на его спине. Слова его судьбы – а может быть, насмешка или месть мира духов?
Он устоял перед женщиной-лисой, остался здесь, среди них, в своем времени, из-за нее. Из-за Линь Шань, дочери господина при дворе Линь Ко, которую неоднократно обвиняли в том, что она позорит свой женский пол, нарушает предписанные и общепринятые принципы их времени.
Ее любят. Это самое странное ощущение на свете.
Он сегодня ночью сказал ей, перед тем, как провалился в сон, что утром он отправится во дворец и кое-что скажет, что, возможно, станет концом его положения командующего их войсками здесь. Или концом его жизни. Он попросил ее разбудить его до восхода солнца, чтобы он смог уйти из ее комнаты незамеченным.
Он пытается уберечь ее репутацию, ее личную жизнь, ее существование.
– Конечно, для этого было бы лучше мне не приходить сюда, – сказал он несколько ночей назад, на этой постели, после того, как она сказала ему, что знает о его стараниях уберечь ее.
– Ты мне необходим здесь, – ответила она.
Она гадает, понимают ли ее муж и отец то, о чем она уже сама догадалась.
Солдаты, собирающие ценности в Ханьцзине, добрались до поселка клана. Они обосновались на самой большой площади и ожидают, что люди принесут им серебро, золото, драгоценные камни, нефрит, монеты. Сборщики начали ходить из дома в дом в поисках того, что могли утаить. Ханьцзинь грабили его собственные обитатели.
Шань уже отнесла им свои украшения и серебро, свадебные подарки от семьи Ци и свои собственные недавние подарки от императора (старого императора). Ци Вай принес их сейфы с деньгами, а отец принес свои.
Только серьги из ляпис-лазури, не имеющие ценности, но служащие последним звеном, связывающим ее с матерью, она оставила. Она положила их на алтарь в первой комнате. Возможно, при обыске дома предметы на алтаре не тронут, особенно, если они стоят мало.
Но, как она догадалась заранее, в их дом не пришли с обыском. Все знали, что Ци Вай и его необычная жена обладают коллекцией драгоценных предметов. Вай мучился, ожидая солдат и гражданских чиновников, уничтожения своей коллекции. Он произносил яростные речи о необходимости вооружить слуг, пустить в ход меч.
Но никто не пришел.
Шань несколько дней назад, закутавшись от резкого ветра, ходила к хранилищу, выделенному им императором, который восхищался ее песнями и ее каллиграфией.
Падал снег, косыми иглами впивался в кожу. Близились новогодние праздники. Никто не строил никаких планов. В этом году фейерверка не будет.
Замок на двери хранилища был цел. На стене над дверью и рядом с дверью кто-то нарисовал иероглиф. Иероглиф «лиса». Вернувшись домой, она подняла глаза и увидела тот же иероглиф справа от входной двери, маленький, и высоко. Его не сразу и заметишь.