Звездная река
Шрифт:
Он коротко смеется.
– Моя мать так делала, – говорит он. Потом произносит еле слышно, как будто выдыхает: – Я был так близок, когда Фуинь привез мне приказ отступить. Я был очень близок, Шань.
– К чему? – спрашивает она.
Он ей рассказывает.
– Не слишком почетно стать командующим, восставшим против трона, не так ли? – задает он вопрос. Она слышит горечь в его голосе. А потом: – Я все еще мог бы, Шань. Мог бы встать прямо сейчас и поскакать к реке Вай, поднять свою армию и повести ее на юг. Ко двору императора. Еще один восставший военачальник Катая! Разве
Она чувствует, что не может говорить.
– И это так неправильно, – продолжает он, – что мы позволили всадникам уйти, что мы отдаем так много. Да, ради мира, да. Но не таким путем – не по такой причине!
Ее сердце сильно бьется. Теперь в комнате появился страх, в ней появился, и она, наконец, понимает (как ей кажется), что она видела на его лице с самого утра.
Однако она еще не полностью все понимает.
«Я думаю, что смогу. Я хотел бы остаться», – сказал он тогда возле могил. По-видимому, он ошибся.
Двадцать человек ждали у ворот за оградой, когда он проснулся холодным утром и вышел из комнаты, оставив спящую Шань. Он вышел к ним один, мимо посеребренной инеем травы и цветочных клумб, он узнал их ливрею, потом узнал одного из них.
Дайянь подошел к воротам. Тот, кого он узнал, их командир, поклонился с другой стороны. И сказал:
– Командующий Жэнь, нас послали сопровождать вас в Шаньтун. Надеюсь, вы не будете возражать. Первый министр Хан Сень шлет вам свое почтение.
– Как вы узнали, что я здесь?
– Нам сказали, что вы, возможно, приедете сюда.
Немного забавно, немного тревожно.
Дайянь увидел, что Цзюньвэнь и двое других, вооруженные, спешат к ним, слишком спешат. Он поднял руку, чтобы они замедлили шаг.
– Я вас знаю, – сказал он командиру стражников. – Вы служили Хан Дэцзиню в поместье «Маленький Золотой Холм».
– Служил.
– Жаль, что он погиб.
Тот поднял голову.
– Это правда.
– Вы теперь служите его сыну? При дворе?
– Мне оказана эта честь.
– Ему повезло. Как я понимаю, ваше присутствие означает, что мне не позволено задержаться здесь на какое-то время?
Неловкое колебание. Дайянь подумал, что несправедливо было задавать этот вопрос.
– Неважно, – сказал он. – Я попрощаюсь и присоединюсь к вам. Насколько я понимаю, мои люди могут ехать с нами?
– Конечно, – ответил стражник.
Дайянь вдруг вспомнил его имя.
– Благодарю вас, офицер стражи Дунь, – сказал он.
Тот покраснел.
– Вы так добры, что запомнили мое имя, – сказал он. Он снова заколебался. Открыл рот, потом закрыл его.
– Говорите, – сказал Дайянь.
Дунь Яньлу вспыхнул. Потом спросил:
– Это правда? Вы были у стен Ханьцзиня?
– Мы там были.
– И могли его взять?
Дайянь заколебался.
– Мне не следует говорить об этих вещах.
Дунь Яньлу, человек старше него, коренастый, с проседью в бороде, кивнул головой. Потом, словно его что-то толкало, спросил:
– Но… вы могли это сделать? Взять город? Уничтожить их там?
Есть благоразумие, и есть нечто иное. То, что людям нужно знать о своей империи, армии, о
– Конечно, мы бы его взяли, – тихо ответил он. – Город был наш. Они были в ловушке, обречены.
Тогда Дунь Яньлу выругался, тихо, но длинно и затейливо.
– Простите меня, – прибавил он.
– Не стоит просить прощения, – ответил Дайянь.
Стоя у ворот между двумя братьями, Шань смотрит, как он уезжает. Несомненно, эскорт прислали из самого Шаньтуна в знак уважения, не так ли? Но она чувствует, что это не так.
Лу Чао сказал, что собирается поехать вслед за ними на юг. Многое происходит, решается. События огромной важности. Долг честного человека предложить свой талант на службу государству, а Чао, в конце концов, последний посол, которого отправляли к алтаям. Он сам говорил с военачальником! Он поедет и сыграет ту роль, которую ему позволят сыграть.
Во всем этом для женщины нет места, разумеется.
Она живет, подвешенная между мирами. И Дайянь был прав прошлой ночью: в Катае нет для нее места лучше, больше похожего на дом, чем поместье «Восточный склон».
Она смотрит ему вслед. «Любое место на свете, где есть ты».
Утром было много суеты. Люди Дайяня, семейство Лу, ожидающий эскорт. Внуки Чао, взволнованные присутствием такого количества стражников в «Восточном склоне». Ни малейшей возможности остаться наедине.
Глядя ему вслед у ворот, она с болью вспоминает, что ничего не сказала ему, когда они садились на коней. Она ждет. Он на скаку оглядывается. Она говорит все, что нужно сказать, глазами. Или столько, сколько может сказать.
Дорога поворачивает на юг и вниз, к мосту через реку, и всадники исчезают из виду.
Достопочтенный Ван Фуинь – один из тех, кому боги даровали долгую жизнь и доброе здоровье до самого конца (а кто может просить большего?). Его очень уважали как за достижения на службе у государства, так и за его трактаты о том, как подобает вести себя судье во время расследования уголовных дел.
Фуинь всегда говорил, что из всех моментов его жизни тот осенний день, когда главнокомандующий Жэнь Дайянь явился к императору в Шаньтун, возможно, врезался в его память сильнее всего, как слова, вырезанные на камне. Конечно, слова на камне, если их не уничтожили, переживут резчика, а воспоминания умирают.
Правила этикета в Шаньтуне были менее строгими, чем в Ханьцзине, и гораздо менее строгими, чем во времена ранних династий, когда вызванный ко двору человек мог прождать приема год. Двор здесь был менее многочисленный и дворец менее роскошный. Государственные доходы представляли проблему, и безопасность тоже.
Император очень много говорил о безопасности.
Фуинь принял решение, которое нельзя было назвать иначе, чем безрассудным. Он покинул Цзинсянь – теперь это был его собственный город, за который он нес ответственность, – поручив его своему заместителю. Он нашел на побережье корабль, который доставил его в Шаньтун сразу же после того, как он увидел, что армия начала отход от стен Ханьцзиня.