Звездные крылья
Шрифт:
Он ничего не ответил, молча лег на постеленный ему тулуп и долго лежал без сна. Сейчас ему уже было стыдно за слабость и страх. Как это он, пионер, мог вообразить себе что-либо подобное? Он должен выполнить свое задание, иначе и пионером называться не достоин.
Позавтракав утром, он поблагодарил хозяйку:
— Спасибо, я пойду.
— Все-таки идешь?
— Надо идти, — ответил мальчик, и такая не по летам глубокая печаль была скрыта в его голосе, что слезы снова навернулись на глаза женщине.
Она дала мальчику на дорогу немного харчей. Он охотно взял их — кто знает, придется ли ему сегодня где-нибудь поесть…
— Спасибо вам, до свидания, — сказал он тихо и вышел из гостеприимной хаты.
Старуха посмотрела ему вслед, перекрестилась и сказала:
— А ему же лет десять, только и всего… Ох ты господи, что же эта клятая война с людьми делает!..
Гром на западе становился отчетливее, и Ваня теперь шел быстрее обычного, стремясь как можно скорее перейти линию фронта. Как он перейдет, он еще не знал, но над этим не задумывался. Ночью вряд ли кто заметит такого малыша. Лишь бы только узнать, куда идти, а уж пройти он сумеет.
До фронта мальчику пришлось пробираться очень долго. Передовая, как выяснилось, находилась значительно дальше, чем предполагала бабушка. Только на третий день он добрался до большого села, расположенного на холме. Внизу протекала маленькая речушка, вернее, ручеек. Дальше виднелись широкие, уже пожелтевшие и вытоптанные луга, там-то и проходил этот таинственный и невидимый фронт, который нужно было перейти. Теперь пушки ухали уже где-то позади; они не стреляли, а ревели густым басовитым голосом, и свыкнуться с их гулом было невозможно..
Немцы не обращали на Ваню Коваленко никакого внимания, — мало ли их бегает здесь, этих сопливых сельских ребят! Один ефрейтор даже жалостливо поглядел на его горб и что-то пробормотал, но мальчик ничего не понял и поспешил спрятаться за угол хаты.
Отсюда хорошо были видны окрестные Луга и тропинки на них. Лучшего наблюдательного пункта и не сыщешь!..
Долго смотрел Ваня на луга, стараясь отыскать линию фронта, но так ничего и не увидел.
Сельские мальчуганы, которые уже привыкли к войне и не боялись ни выстрелов, ни пуль, ни осколков снарядов, довольно скоро обнаружили Ваню. Их было двое, зорких замурзанных мальчишек. Было им лет по десяти.
— Ты что тут делаешь? — бросились они к незнакомому мальчику. — Ты кто — шпион?
— Горбатый шпион!..
— Не лезьте, — сказал Ваня. — Какой я шпион? Что я, немец, что ли?
— А что ж ты тут делаешь?
Ваня промолчал. Он прекрасно понимал, что без сообщников, без людей, которые покажут ему дорогу, нечего и думать перейти фронт. И он отважился.
— Мне через фронт надо перейти, — сказал Ваня. — У меня в Харькове родичи. Мне очень нужно…
— Через фронт?
— Ага… Вы пионеры?
— Я — пионер, а он — нет.
— Я тоже буду пионером, — обиженно заметил второй мальчуган.
Они говорили о своем пионерстве так, словно в селе не было немцев, словно в высокой, полуразрушенной школе пионерские отряды все еще проводили свои сборы. В их сознании все оставалось по-старому, по-советскому, и иначе представить себе жизнь они не могли.
— Мне нужно перейти фронт и найти своих, — снова повторил Ваня. — Если вы пионеры, то расскажите мне, как идти.
Очарованные смелостью этого невзрачного горбуна, мальчики начали говорить, торопясь и перебивая друг друга.
— Мы сами пойдем с тобой, — наконец воскликнул один из них. — Я там каждый кустик знаю.
— Нет, никто не пойдет со мной, — решительно заявил Ваня. — Сам я как-нибудь да пролезу, а если нас много будет, они поймают.
Он даже мысли не допускал, что одного его могут поймать.
— Ну, говорите, как идти. Какими тропинками?
Поздно вечером, в сопровождении новых друзей, он спустился с холма на луг. Было очень темно, но над линией фронта то и дело вспыхивали в небе зеленоватые и синие ракеты, и невидимая днем линия выступала довольно отчетливо.
— Дальше не надо, — сказал Ваня, когда все трое прошли по лугу метров около пятисот. — Спасибо вам. Возвращайтесь,
— А ты не боишься?
— Ступайте. Мне пора…
— Счастливо! — раздалось уже откуда-то из-за кустов.
Две маленькие фигурки растаяли в темноте. И медленно, шаг за шагом, стараясь пройти именно там, где советовали его новые друзья, пошел вперед Ваня Коваленко.
Впрочем, он давно забыл о кустах и извилистых тропинках, о которых говорилось днем. Он шел по направлению к ракетам, и иногда ему казалось, что они уже позади, а ракеты между тем снова взлетали впереди, и приходилось припадать к земле, и было так светло, что хоть иголки собирай.
Так метр за метром продвигался он вперед. Теперь ракеты взлетали откуда-то сбоку, там как раз и проходила передовая линия фронта.
Однажды он услышал немецкую речь совсем близко от себя и замер в сухой траве. Долго лежал он, пережидая, пока уйдут немцы, потом снова двинулся вперед. Теперь ему казалось, что самое страшное уже позади, что можно уже вскочить и со всех ног побежать к своим, под надежную защиту советских пушек, глухо ухавших где-то в глубине.
Уже не в силах больше сдерживаться, Ваня побежал. Возможно, он перебежал бы эту клятую безлюдную полосу земли, если б в это мгновение не взлетела в небо ракета. Она осветила вытоптанный луг и одинокую маленькую фигурку, которая от неожиданности застыла на месте, как каменный столбик.
Пулемет из передового окопа немцев резанул длинной очередью. Ракета погасла. А когда взлетела другая, то на лугу виднелась лишь маленькая неподвижная кучка серых лохмотьев.
Наутро немецкий разведчик подобрал и принес в окоп тело Вани Коваленко. На мраморном личике запечатлелось удивленное, недоумевающе-обиженное выражение, будто кто-то крепко обидел мальчика.
Пули пробили маленькую грудь и горб на спине. Из него высыпались какие-то бумаги.
— Смотри, пожалуйста, — сказал разведчик товарищам. — А я уже было пожалел, что мы вчера поспешили стрелять.