Звездные крылья
Шрифт:
— Вы сегодня подымались с постели? — покончив с кофе, спросила Любовь Викторовна.
— Да, на несколько минут. Охрану у входа, очевидно, надо усилить, ведь я могу убежать.
Берг не обратила на эти слова никакого внимания: охрана в доме, где жили гестаповцы, и без того была вполне надежной.
— Значит, дело идет к выздоровлению, и это приятно, — сказала она. — Пожалуй, вы правы, с моими планами вам нужно познакомиться теперь, чтобы было время привыкнуть к ним.
Вера Михайловна насторожилась. Вот оно! Наступает решительная минута.
— Мои планы очень простые, — продолжала Берг. — В недалеком будущем я надеюсь возобновить временно прерванную работу Киевского института стратосферы и очень хочу, чтобы вы мне в этом помогли. Нам с вами нужно будет собрать всех оставшихся на Украине людей…
— Ах, вот кого вы искали в лагерях!
— Совершенно верно. Мы соберем всех людей, в конце концов, здесь наверняка очутится и Юрий Крайнев, а я хочу, чтобы к его появлению у нас все было подготовлено.
Берг говорила спокойно и уверенно, словно речь шла о каком-то давно уже известном и решенном деле. «Ну и наглая же она!» — подумала Вера Михайловна и впервые за это время позволила себе улыбнуться.
— И вы хотите, чтобы я помогала вам в этом деле?
— Безусловно.
— Я лучше умру, чем буду работать с вами.
— Сейчас мы ничего не будем решать. На все свое время. Быть может, у меня найдутся аргументы, которые помогут вас переубедить.
«О чем она? На что намекает?»
— Никогда и ни за что советские люди не будут работать с вами. Вы уже однажды убедились в этом, когда Юрия Крайнева держали в плену.
— Тогда было допущено много ошибок, к тому же ситуация была иной. Когда вы убедитесь, что советской власти не существует, то, вероятно, не станете противиться.
«Так вот на что она рассчитывает! Ну, долго же вам придется ждать, Любовь Викторовна!»
— Интересно, а вы никогда не думали о возможности уничтожения гитлеровской власти? — запальчиво сказала Соколова.
— Нет, у меня нет никаких оснований думать об этом. Ведь наши войска стоят под Харьковом и Москвой, а не ваши под Берлином. Это разница! И давайте прекратим этот спор. Вам вредно волноваться. Подождем. Время работает на Гитлера.
Она аккуратно прибрала со стола, поставила посуду в шкаф и ушла в свою комнату.
Соколовой было над чем призадуматься. Слово за словом перебирала она в памяти весь разговор. Теперь все ясно: с помощью Соколовой они хотят привлечь сюда, в Киев, всех ученых, какие только могли остаться на Украине. Нет! Этого никогда не будет! Орудием в руках палачей Вера Михайловна не станет! Лучше смерть!
Так прошло еще несколько дней, и однажды вечером Берг вернулась домой веселая и радостная. Она даже песенку напевала, и Вера Михайловна подумала, что, вероятно, произошло что-то очень плохое на фронте. Наверно, снова отступили советские войска. Она опять ничего не спросила, ожидая, пока Любовь Викторовна выскажется первая. В такие минуты Соколова испытывала к гестаповке такую бешеную ненависть, что ей самой страшно становилось. Будь у нее прежняя сила в руках — разорвала бы… Но ничего… Вернется же когда-нибудь эта сила, не вечно же будет сводить плечо эта дикая боль!
А гестаповка так и легла спать, ничего не сказав, и от этого тревога Веры Михайловны еще усилилась. И долго не могла она заснуть в эту ночь. Предчувствие новых ударов, новых зловещих событий становилось нестерпимым.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
В далеком зауральском городе люди не теряли зря ни одной минуты. Работа шла все время, каждый день, каждый час. Люди знали, как мало мест на земле, где можно было бы спокойно работать, не боясь бомбежек, и использовали эту возможность до конца.
Началась зима, лютая, жестокая, снежная. На всех фронтах шли бои, сообщения о них вызывали тревогу. Радостным весенним громом прозвучало известие о разгроме немцев под Москвой. Оно отозвалось во всех сердцах, пробудило надежды на скорую победу. А главное — вселило уверенность, что врага можно бить в чистом поле и наша армия способна на это. Становилось легче дышать, и работа шла как никогда быстро и слаженно.
Понимая, какое количество работы нужно перевернуть за это короткое время, Крайнев засадил всех своих сотрудников за столы. Они работали не покладая рук. Чувство ответственности как бы удваивало силы каждого из них.
Особенно горячей и напряженной стала работа, когда пришли первые сообщения о том, что противник уже начинает испытывать реактивные самолеты. Какие это самолеты — еще никто не знал, но сообщения были вполне достоверны, и весь коллектив института работал теперь, охваченный единым стремлением — опередить врага.
Ганне Крайнев поставил отдельную задачу — искать горючее для новых реактивных двигателей. Горючее, которое применялось прежде, для новых двигателей оказалось негодным. Это должно было быть чуть ли не взрывчатое вещество, силу которого можно было бы использовать медленно. Но для достижения скоростей, о которых мечтал Крайнев, как раз и нужно было иметь в своем распоряжении вещество, обладающее силой нитроглицерина и послушное, как обыкновенный бензин. Ганна работала дни и ночи, работала страстно, неутомимо. С последним открытием Ганна не знала, что делать. Использовать вещество, которое взрывается от солнечных лучей, пока еще не удавалось. Уж очень неопределенное оно было для употребления. Но как раз оно могло стать основой будущего горючего для самолетов Крайнева, и поэтому Ганна все чаще и чаще обращалась к этому коварному сизоватому порошку.
Марина Токова за это время совсем забыла о сне. Она похудела, почернела, ее не узнавали даже товарищи. Крайневу не раз приходилось чуть ли не приказывать ей идти передохнуть.
И была только одна вещь, которая могла немного отвлечь Марину от работы. Это случалось, когда почтальон приносил б институт письма и Марину звали к секретарю. Случалось это не часто, но несколько раз в месяц секретарь вручала Марине заветный треугольничек. Марина всякий раз неимоверно краснела, получая эти письма, и в институте это очень скоро заметили.
Потом выяснилось, что Марина прекрасно осведомлена о событиях на Юго-Западном фронте и, когда в сводках появляется какое-нибудь сообщение об этом фронте, она слушает, затаив дыхание.
Ганна безошибочным женским чутьем первая отметила это и в разговоре с Мариной мимоходом, как бы в шутку, сказала подруге. Марина залилась краской, Ганна поняла что угадала, и больше никогда не затрагивала эту тему. Но между нею и Мариной неожиданно установились очень близкие, дружеские отношения, как между людьми, которые владеют тайной, известной только им двоим.