Звездные крылья
Шрифт:
Полозу казалось, что Ковпак ведет множество ненужных разговоров, намеренно оттягивает время, занимается какими-то незначительными, на его взгляд, делами, которые определенно можно было бы отложить. Минуты тянулись неимоверно долго. Большая секундная стрелка на точных часах словно по замерзшему циферблату ползла: посмотришь на нее, а она все на старом месте, секунды две-три движется, а потом как бы замирает…
— Пойдем ко мне, — наконец пригласил его Ковпак, когда самые неотложные дела были разрешены. — Повечеряем и поговорим.
В соседней комнате на столе приготовлен был скромный ужин. Ковпак сел на скамью; своими острыми и в то же время очень добрыми глазами он взглянул на Полоза.
— Ну так вот, вижу я, как тебе не терпится все знать. Жива и здорова твоя жена. Больше того, она у нас.
— Где?! — Полоз, чуть не подскочил с места.
— Постой, постой. Придет время — увидитесь. Поговорить нам с тобой и хорошенько все обдумать нужно.
— О чем думать-то?
— Сейчас скажу. — Ковпак долго жевал хлеб, пока, наконец, проглотил его. — Черт бы их побрал, обещали дантиста прислать, чтобы зубы мне вставил, до сих пор все присылают. А без зубов, сам понимаешь, до чего плохо партизану.
— Вы мне зубы не заговаривайте, товарищ Ковпак.
— А я и не заговариваю. Давай про жену твою помозгуем. Недавно появилась она в нашем отряде; посылал я за ней одну молодичку, та и привела ее. Поведала мне Вера Михайловна всю свою историю. Очень уж неимоверная история, до чего уж мы тут ко всему привычные, а и то…
Ковпак помолчал, снова пожевал, будто каждое слово обсасывал,
— Да, — продолжал он. — Значит, попала она в концлагерь в Дарницу, и на поруки взял ее никто другой, как гестаповка Берг. И не только пригрела, а можно сказать, жизнь спасла. А потом предложила работать на немцев. Сделали они эту фотографию провокационно — чертежи оставались далеко от Киева, а как в руки гестапо попали — неизвестно. Когда представилась возможность, Соколова скрылась. Гестапо поспешило награду за ее голову объявить. Так рассказывает Соколова, и я верю ей.
— Так в чем же дело? Что вас смущает?
— А смущает меня немного ваша встреча, — ответил Ковпак. Ведь ты теперь любой ценой постараешься ее на Большую землю вывезти, а я хочу тебя просить не делать этого.
— Почему? Человек ранен был, в концлагере томился…
— Все правильно. А теперь подумай, что будет, когда она с таким хвостом домой вернется? Что здесь для нас кажется вполне естественным, там может вызвать множество кривотолков. И одна она ничего не докажет… Вот и можем мы потерять очень хорошего человека. Конечно, после победы все станет на свое место, но до того времени много горя может она испытать…
— Это верно, — вздохнул Полоз.
Он думал о Ковпаке с глубоким уважением. Вот сидит в этой простой сельской хате уже пожилой и очень мудрый человек, и жизнь каждого, его честь и доброе имя для него дорого. Зря опорочить человека он никому не разрешит. Полоз вдруг понял, какое это счастье, что Вера Михайловна попала именно сюда, к партизанам.
— Вы, вероятно, правы, — сказал он, подымаясь из-за стола. — Пускай повоюет с вами; теперь это для нее самое почетное дело…
— Я тоже так считаю, — Ковпак прищурился. — О нашем разговоре ей сейчас знать незачем… К чему человеку, да еще в партизанском отряде, лишний раз настроение портить? Достаточно нам уже немцы его попортили.
— Конечно, — согласился Полоз. — Я ей ничего не скажу. Где мне ее увидеть?
— Через две хаты — влево.
— Можно идти?
— Иди. Только долго не задерживайся. Через два часа раненых привезут, через три — вылетать можно.
— Хорошо, я не задержусь.
Полоз почти выбежал из хаты. Резко свернул налево. На мгновение остановился. Вот она, эта долгожданная минута…
Во второй хате еще светился слабенький огонек. Полоз подошел к окну, заглянул вовнутрь. Залаяла собака, за столом сидела какая-то очень знакомая и в то же время очень чужая женщина. Ох, как же она изменилась и постарела за эти месяцы!
Полоз вошел в сени, постучал.
— Войдите, — послышался знакомый голос.
Тут уж майор Полоз не выдержал. Он ворвался вовнутрь, схватил Веру Михайловну в объятья и, несмотря на любопытные зоркие глаза, которые неожиданно появились и на печи, и на скамейке, стал без конца целовать дорогое лицо. Ему незачем было слушать какие-то рассказы, выискивать доказательства. Достаточно было взглянуть в эти родные, любимые глаза, чтобы раз и навсегда убедиться: лгать они не могут.
— Я знала, что ты придешь, — гладя его волосы дрожащей огрубевшей рукой, говорила Вера Михайловна, — я знала, что ты будешь здесь. Иначе быть не могло…
А с печи уже слезала хозяйка, какие-то девушки-партизанки тоже проснулись и категорически требовали новостей с Большой земли. И Полозу пришлось рассказывать и, пожалуй, только через час ему удалось остаться с Верой Михайловной вдвоем. Он выслушал ее рассказ, ни о чем не спрашивая, понял и свято всему поверил. В то же время, справедливость слов старого Ковпака становилась все яснее, и чувство уважения к нему ширилось с каждой секундой.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ
Ориентировочные данные будущего турбореактивного двигателя Крайневу принесли неожиданно. Он знал, что одно из Центральных конструкторских бюро работает над этим заданием, но даже и допустить не мог, что результаты появятся так скоро. Правда, двигатель был только спроектирован, но все-таки огромная часть работы была уже завершена.
Юрий внимательно просмотрел все данные и понял, что теперь перед строителями новых моторов стоит проблема материалов. Нужно создать для них новые сорта стали, более прочные, чем известные до сих пор. Сорта, которые бы не боялись ни высокой температуры, ни ржавчины, ни кислот.
Юрий взял большой лист бумаги, на котором будущий мотор был начерчен в собранном виде. Неимоверная сила заложена в совсем незначительные размеры двигателя. И Крайнев прямо глаза зажмурил от удовольствия, представив себе, какая это будет машина в полете: стремительная, сильная, неимоверно быстрая. Этот двигатель подхватит ее, как перышко, и понесет с неслыханной скоростью. Пожалуй, даже и в межзвездные просторы удастся с таким двигателем вырваться.
Он все еще держал в руке чертежи, и перед его глазами в прозрачной голубизне летел взлелеянный мечтами самолет. И до боли захотелось скорее увидеть его воплощенным в сталь и алюминий, услышать, как короткие, чуть скошенные назад крылья дрожат от десятков тысяч оборотов, которые турбина делает в одну минуту.