Звездные крылья
Шрифт:
— Я — другое дело. Я обыкновенный боец… А она не имела права с немцами работать.
— Она и не работала…
— Во всяком случае, товарищ Ковпак, я вас предупредил, — упрямо заявил Лойченко, — я вас предупредил и думаю, что вы сами скоро в справедливости моих слов убедитесь.
Ковпак молчал.
— А что гестаповцы ее нам подсунули — это факт.
— И что ж ты предлагаешь?
— Выгнать ее из отряда к чертовой матери.
Ковпак снова помолчал.
— Нет, не выгоню, — заявил он. — И должен сказать тебе, Лойченко, очень мне не
— Она мне не товарищ. Я врага нутром чую.
— Нутром? Ну что ж, инструмент точный. Поживем — увидим.
— Пока мы поживем, она нас всех немцам выдаст.
— А вот этого не будет. Если у тебя все — можешь идти.
— У меня все.
Лойченко все так же четко повернулся через левое плечо и вышел. В хате стало тихо. Теперь пришла очередь задуматься Ковпаку. Что-то ему не понравилось в словах партизанского пулеметчика. Складывалось впечатление, будто он знает про Веру Михайловну больше, чем говорит. Может быть, эта настойчивость, с которой он хотел удалить Соколову, и казалась неприятной?
А с другой стороны, у Лойченко были все основания не доверять. Такую историю даже у партизан не всегда услышишь. Ну и что же? Только потому, что кому-то рассказ кажется неправдоподобным, выгонять человека на верную смерть? Нет, так поспешно принимать решения старый Ковпак не привык. А может быть, они раньше знали друг друга? — мелькнула догадка. — Нет, Лойченко, вероятно, об этом упомянул бы. Ничего не поделаешь — сложная штука — человеческие взаимоотношения.
«Ну, ладно, поживем — увидим, — сказал сам себе Ковпак, стряхнув с себя глубокую задумчивость. — А осторожным надо быть всегда».
И снова взялся за дела, которые нужно было ему, партизанскому генералу, решать ежеминутно. Но разговор о Вере Михайловне не выходил из головы.
Тем временем успехи Соколовой в изучении пулемета в тот день продвигались очень быстро. Не было уже для нее тайн в этой довольно сложной и в то же время ясной машине. Когда Лойченко вошел в хату, Вера Михайловна уже умела разобрать замок чуть ли не с закрытыми глазами.
— И вы говорите, что только сегодня впервые пулемет увидели? — не скрывая недоверия, спросил Лойченко.
— Увидела не впервые, но разбирать научилась только сегодня, — ответила Вера Михайловна.
Карп Лойченко с сомнением покачал головой.
— Когда стрелять попробуем? — спросила Соколова.
— Когда Ковпак разрешит и даст патроны, — неприязненно ответил пулеметчик, глядя, как быстро орудуют ловкие пальцы Веры Михайловны, собирая затвор.
ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ
В Москве майор Михаил Петрович Полоз задержался недолго. Правда, в отделе кадров, где его очень хорошо знали, просьба майора несколько удивила, но возражений не вызвала. Не в тыл же просится человек, а на опасную работу, почему ж не удовлетворить его желания? Странно только, что
Так майор Полоз стал командиром отряда самолетов специального назначения и сел на тяжелую, но надежную машину ЛИ-2. Давно уже ему не приходилось работать в таких трудных условиях. В снег и ветер, почти всегда по ночам, по нелётаным трассам вел он свой самолет. Приземлялся на таких аэродромах, где, казалось бы, и У-2 не сесть. Привозил партизанам патроны, взрывчатку, газеты, забирал раненых и перед рассветом взлетал с примитивных аэродромов, стараясь во что бы то ни стало пересечь линию фронта до восхода солнца.
И всюду, в каком бы партизанском отряде сн не оказывался, одним из первых его вопросов был вопрос о Соколовой. Он расспрашивал осторожно, как бы боясь признаться самому себе, до чего больно произносить эти слова. Он ни на минуту не верил в предательство своей жены. Все могло быть состряпано, начиная от ловко подстроенной инсценировки и кончая широкой провокацией. Во всяком случае, он, Полоз, все должен знать и все проверить.
— Кажется, скоро мы кое-что узнаем о твоей жене, — сказал ему Ковпак, когда уже в середине зимы Полоз появился в его отряде.
От неожиданности Полоз заметно вздрогнул.
— Где она?
— Вот где она — еще не знаю, — пряча в усах улыбку, сказал партизанский генерал. — Что-то с ней, конечно, происходит, а что — я и сам еще не разобрался.
— Но что вы знаете? — настаивал Полоз.
— Ничего определенного. Она живет в Киеве, остальное пока неизвестно. К следующему твоему прилету, быть может, я для тебя что-нибудь новенькое приготовлю, А до того придется подождать.
Когда Полоз в очередной рейс посадил свою тяжелую машину на лесном аэродроме и появился в штабе Ковпака, Сидор Артемьевич молча показал ему лист бумаги, на котором было напечатано объявление о награде за поимку Соколовой.
— Прославилась твоя жена, — усмехнулся генерал.
— Где она?
— Сейчас я этого не знаю, но, вероятно, скоро узнаю. Если Гитлеру в лапы не попадется, то уж наверняка свяжется с кем-нибудь из наших. А где она сейчас, одному только богу святому известно.
Как одержимый, ждал Полоз нового полета к Ковпаку. А тут, словно нарочно, белорусы развернули деятельность по гитлеровским тылам, повели бои, пришлось подвозить им много патронов; казалось, никогда уже не пошлют к Ковпаку его надежный ЛИ-2.
Но, наконец, наступила долгожданная ночь, и Полоз со своим самолетом вновь приземлился на партизанском аэродроме. Чуть только выключили моторы, майор уже очутился на земле и быстро, почти бегом отправился к Ковпаку.
— Торопишься? — засмеялся старый партизан. — Есть для тебя новости. Вот только погоди, дай немного освободиться, тогда с тобой поговорим. Дело серьезное.
— Она жива? — вырвалось у Полоза.
— Жива. Не подпрыгивай на одном месте. Поговорить надо. Погоди, пока с людьми дела закончу…