Звездные крылья
Шрифт:
Да. Он обязательно построит такой самолет, но это произойдет не так скоро. Перед ним годы напряженного труда. Однако, каким бы напряженным и тяжелым он ни был, думать о нем уже пора. Эх, если б не война! Все нужные для этого двигателя материалы оказались бы у изобретателей гораздо скорее. А так придется ставить опыты на загруженных до отказа металлургических заводах, работать в сложнейших условиях, и каждому потерянному дню суждено будет отдалять момент взлета машины Юрия Крайнева…
Но переживать нечего. Самолет этот уже не мечта, а вполне конкретное задание, значит — за работу!
В дверь постучали.
— Входите, Адам Александрович, — Крайнев безошибочно узнавал стук своего директора.
Валенс вошел, поглядел на уже знакомые чертежи, прошелся по кабинету Крайнева — три шага вперед, три назад, — потом сел на стул перед столом. Восторг Юрия перед новым мотором ему, видимо, не передавался.
— Получил я письмо от Михаила Петровича Полоза, — сказал Валенс, рассматривая развернутый перед Крайневым чертеж. — У него много новостей. Только не падай в обморок. Вера Михайловна в партизанском отряде Ковпака. Как это тебе нравится?
Крайнев не сразу мог осознать смысл сказанного. До того все было невероятным.
— Кто? — переспросил он, думая, что ослышался.
— Вера Михайловна Соколова.
— После всего, что произошло? После той фотографии? Значит, все это было провокацией?
— Не знаю, — ответил Валенс, — но перед нами задача — написать ей характеристику.
— Что же мы напишем?
— Вот и я думаю: что мы напишем?
— От этой характеристики будет, вероятно, зависеть вся ее дальнейшая жизнь.
— Возможно, что и так.
— Что писать? Мы ведь решительно ничего о той истории не знаем.
— А нас о ней и не спрашивают. Надо написать о том, что нам известно.
— Я сейчас сяду и напишу черновик.
— Ты?
— Да, я.
— Ну, пиши.
Крайнев сел за стол. Начал писать быстро и уверенно, ни над чем не задумываясь. Два листа бумаги покрылись ровными строчками твердого крайневского почерка.
— Пожалуйста, — сказал он и протянул листок бумаги Валенсу, с интересом наблюдавшему за ним. — Подпись мою можно зачеркнуть, а можно и не зачеркивать, это уж смотря по обстоятельствам.
— Увидим, — ответил директор и начал читать. Прочитал, положил бумагу на стол и задумался.
— Такую характеристику для вступления в партию давать можно, — наконец сказал он. — Смелый ты человек, Юрий. Ведь тут все как в тумане. Ничего толком не поймешь. И старые чертежи к фашистам попали, и обращение она подписала, а ты так пишешь, будто она самый честный человек в мире.
— Я в этом убежден.
— Это я вижу.
— А что ты ей напишешь?
— То же, что и ты. Я ведь никогда не верил, что такой человек, как Соколова, могла стать предателем. А иначе — кому же тогда верить? Для чего мы тогда людей в коммунистическом духе воспитываем?
— Ты говоришь так, будто не меня, а себя самого переубедить хочешь, — засмеялся Крайнев.
— Да. В какой-то мере ты прав. И мне немного совестно. Что это такое? Значит, в глубине души я все-таки не верю ей или ответственности боюсь?
— Это потому, что ты директор института, а я простой смертный, — снова весело засмеялся Крайнев. — И довольно об этом. Соколова скоро будет с нами. Как там ее житье-бытье? Что Полоз пишет?
— Он часто к Ковпаку в партизанский отряд летает. Пишет, что тяжело ранена была Вера Михайловна. Хотел ее на Большую землю вывезти, да не согласилась. Говорит — я ведь теперь партизанка.
— Правильно делает, — одобрительно отозвался Крайнев. — А теперь погляди-ка, какой для нас мотор готовят, хоть на Марс лети!
И оба склонились над широкими полотнищами чертежей.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ
Здорово досаждал гитлеровцам Сидор Ковпак. Почти весь север украинского Полесья был теперь оккупирован фашистами только формально, а в действительности никто из них в полесские села не решался и нос показать. Целые районы и в глаза немцев не видели. Страшно было гитлеровцам углубляться в партизанский край.
Но такое положение ни Гитлер, ни его генералы долго терпеть не могли. Как же начинать крупное наступление весной, если за спиной партизанские отряды орудуют, если точно не скажешь, какой поезд своевременно на фронт прибудет, а какой под насыпь в болото свалится. Нет, с партизанами пора покончить! До тех пор, пока они существуют, в тылу у гитлеровцев покоя не будет!
Поэтому, обеспечивая себе свободу действий, немцы ранней весной начали крупное наступление на партизанские отряды. Против них было пущено несколько кадровых дивизий и весь фольксштурм, находившийся в распоряжении фашистского командования на Украине. Однако это наступление не застало врасплох Сидора Ковпака. Сила его отряда была именно в умении маневрировать, выйти из-под удара там, где он слабее врага, самому ударить и обрушиться на врага в том месте, где чувствуешь себя сильнее.
Гитлеровцы бросили на отряд Ковпака много войска, и партизанам пришлось оставить насиженные места и пробираться дальше в лес. Но сделать это было не так просто. Гитлеровцы напали внезапно. Они пытались окружить весь отряд и уничтожить его, расчленив на части. Вот этого-то и не мог допустить Сидор Ковпак.
Как только разведка донесла о начале гитлеровской операции, на всех лесных дорогах стали хорошо вооруженные партизанские заставы. Они были немногочисленны: два-три бойца, с ними пулемет, да еще несколько десятков гранат на всякий случай. Но в лесу эти замаскированные точки превращались в грозную силу, перед которой стояла одна задача: задержать немцев, пока не отойдут основные партизанские силы, а тогда уже лесами пробраться к отряду.
Ковпак распределял людей быстро и уверенно. На одну из боковых дорог были посланы Лойченко, Вера Михайловна и Синица — молодой партизан, которому еще не приходилось бывать в бою.
— Вам нужно продержаться до вечера, — приказал Ковпак. — Когда стемнеет — отрывайтесь от противника и догоняйте нас. Все ясно?
— Ясно, — ответил Лойченко, назначенный старшим.
Застава углубилась в лес и вскоре исчезла между невысоких полесских сосен.
В весеннем, недавно пробудившемся от зимней спячки лесу было тихо и сыро. Прошлогодняя прелая листва шевелилась, как бы оживая. Это из земли пробивались к свету первые бледно-зеленые стебельки сона. Сквозь оголенные, украшенные наливающимися почками ветви берез проскальзывали косые лучи солнца. До вечера оставалось, вероятно, часа три.