Звездные ночи
Шрифт:
Пригляделись: море покачивается, как младенец в зыбке. Издали заметили Веру Белик, она стояла на том месте, что и вчера, в той же позе — смотрела вдаль, как Ассоль. Тихонько прошли мимо. Я немного отстала, и Вера окликнула меня. Лицо у нее просветленное, глаза сияют.
— Посмотри, Магуба, — она показала в сторону, горы Митридат, где в небе неподвижно висели кучевые, позолоченные солнцем облака. — Видишь? На уступах горы — здания с белыми колоннами, на вершине — обелиск. Верхняя его часть не видна — она в облаках…
Я поняла ее мечту и тихо ответила:
— Вижу.
Мы догнали девушек. Под обрывом увидели лодку, спустились на узкую прибрежную полосу. Расселись — кто на камнях, кто на бортах лодки. Волны покачивают ее, и на корме грустно позвякивает обрывок цепи. В днище и в носовой части — пробоины.
— Искупаемся? — предложила Лейла.
Мы ответили дружным смехом: какое же в эту пору купанье. Она пожала плечами, отошла в сторонку, быстро разделась. На фоне зеленых волн ее стройная фигура кажется ожившей прекрасной статуей.
— Наяда, — восхищенно сказала Женя. — Милосские линии.
«Сейчас она перенесет нас в Элладу», — подумала я и приготовилась слушать.
Хиваз попробовала рукой воду, крикнула:
— Лейла-джан, не надо, вода холодная, простудишься.
Я успокоила ее:
— Не простудится.
Лейла стремительно пробежала по отмели, вздымая фонтаны сверкающих брызг, и поплыла, точно русалка». Вкруг раздался ее пронзительный крик:
— Мама!..
Вера Белик первая бросилась в воду, мы за ней. Окружили Лейлу, как стая дельфинов, подхватили на руки — и назад. Едва выбрались на берег, помогаем ей одеться. Она вся дрожит, глаза полны ужаса. Спрашиваем наперебой:
— Судорога?
— Акула?
— Осьминог?
— Мина?..
Лейла отрицательно трясет головой. Руфа растирает ей плечи, руки, приговаривает:
— Ничего, ничего, успокойся, мы же с тобой, ну что тебя так напугало?
А сама тоже дрожит, с опаской поглядывает на волны. Лица бледное, зубы выбивают чечетку.
— Я… я увидела… — Лейла, силясь улыбнуться, глядит в лицо Руфе, голос у нее прерывается. — Никак не отдышусь… Увидела водяную мышь.
Мы облегченно рассмеялись. Только Вера Белик даже не улыбнулась.
— Водяных мышей не бывает, — мягко сказала она.
— Это была водяная крыса, — уверенно заявила Хиваз. — Маленькая. Она купалась, ты купалась, ну и что?
Успокаивая Лейлу, мы гурьбой заспешили в «Шатер шахини». Вера и я отстали.
— Сомнительно что-то, — нерешительно сказала я.
— Чего только в море не встретишь, — покачала головой Вера, — но водяных крыс в нем нет, ни маленьких, ни больших. Она увидела что-то другое. Я догадываюсь…
Догадалась и я. Слышала, местные жители говорили, что шторм иногда выбрасывает на берег трупы. Их закапывают тут же, в песке.
Мы почти угадали. Вечером, после сна, перед тем как отправиться на аэродром, я вопросительно посмотрела на Лейлу.
— Я увидела, — шепотом сказала она, — женскую руку. Представляешь, белая женская рука с золотым перстнем, шевелится. Нельзя купаться в военном море…
Погода портится: ветер, нагоняя облака, крепчает. Без дела не сидим. Я и Хиваз отправляемся в тренировочный полет. Но в вышине тоже не спокойно, недолго покружив, садимся уже при сильном ветре. Техники помогают нам укрепить и замаскировать самолет. Дальнейшие полеты прекратили.
— Ты не устала, Хиваз? — поинтересовалась я.
— Что ты, апа-джан, отчего мне устать. — В ее глазах мелькнул испуг, она очень боится, что Оля Чуковская, наш полковой врач, отстранит ее от полетов. — Я же внучка Джамбула!
«Я ей кажусь, наверно, бабушкой», — с грустью подумала я. Что ж, я старше ее лет на десять, мне тридцать один год. И седина…
— Джамбула почитать? — Хиваз заглядывает мне в глаза. — Или споем?
И зазвенел колокольчик:
Нам было весело, весело, весело, Ну что ж ты, милая, курносый нос повесила…С песней, чеканя шаг, идем в столовую.
Ночь пятьсот третья
Ирина Себрова и я летим в Армавир, в ПАРМ, пришло время ремонтировать наши самолеты. Моторы одряхлели.
Вера Белик вручила мне письмо, адресованное Саше Костенко, а Хорошилова, наш комсомольский вожак, приволокла на аэродром целый мешок подарков.
— Ребятам от нас…
Прибыли на место в тот же день, без приключений. Встретил нас Саша, мы ахнули — сбрил бороду! Уже лейтенант, на груди две медали. Письму Веры обрадовался, покраснел, и южный загар не помог, я заметила.
— Спасибо, — смущенно улыбаясь, сказал он. — Сегодня же напишу ответ. Как она?
— Ночи не спит, — я нахмурила брови, вздохнула. — Страдает, извелась, это письмо орошено слезами…
Ребята главное внимание уделяют Ирине. Я командир, занимаюсь оформлением документов, к тому же она моложе и красивее меня… Я ее не узнаю. Сбегала в парикмахерскую, просто расцвела. Симпатичный парень, высокий, с черными, как смоль, кудрями, похожий на цыгана, не сводит с нее восхищенных глаз. В нашу честь ребята организовали вечеринку. Я вручила подарки: вышитые полотенца, наволочки, носовые платки, разную мелочь. Никто не обделен, все довольны. Ира, с двумя орденами на груди, — шахиня вечера. Саша все расспрашивал меня о Верочке. «Любит по-настоящему, молодец, — мысленно похвалила я его. — Ни на кого не променял соседскую девчонку. Что ж, с чистой водой не расстаются. Ира, похоже, тоже нашла свое счастье. Еще один Саша. Фамилия украинская — Хоменко. Какая необыкновенная, легкая ночь..
Ремонтники работали круглосуточно, в две смены. Через три дня мы вернулись в полк. Самолеты — как новенькие.
Ночь пятьсот шестая
В полку переполох — нам прислали радиста мужского пола! Девушки встретили его, точно амазонки, невзлюбили с первого взгляда.
Лейла мне рассказала:
— Позвонили Бершанской из штаба дивизии: встречайте радиста. Я стояла рядом. Евдокия Давыдовна не разобрала фамилию, стала переспрашивать: «Как? Паушан? Раушан?» Раушан, конечно, — женское имя, я подсказываю: «Соглашайтесь». И вот — пожалуйста — является рыжий дылда, с белесыми ресницами, руки в карманах, в зубах папироса. Мы его прозвали Полтора Ивана. Бершанская только глянула, говорит: от греха подальше. Тут же стала звонить в штаб: «Вы кого нам прислали?» Отвечают: направлен по вашей просьбе, радист первого класса. Ну и как в таких случаях бывает — «используйте по назначению». Вот и весь разговор. Бершанская спрашивает у Полтора Ивана: «Выдержишь? У меня девушки отчаянные». А тот криво усмехнулся: мол, не такое выдерживал, Я подумала: «Посмотрим!» А он мне подмигивает — скорый на руку. Бершанская говорит: «Идите к санинструктору». Хоть против воли, но пошел. Та ему: «В баню. Немедленно». Он заартачился: «Не хочу». Инструктор как крикнет: «Никаких разговоров! Не нарушайте устав! Кругом, шагом марш!» Пошел как миленький. Пока парился, одежду его сожгли. Принесли другую — целый ворох. Белье, само собой, женское. Но делать нечего, оделся, хотя тоже начал было пререкаться, а ему: «Распишитесь вот тут, пожалуйста». Расписался. Получил, значит, все сполна. Галя Пилипенко сюрприз приготовила — угостила его спиртом: «С легким паром!» У него, рыжего черта, улыбка до ушей — хлоп! Только когда спирт разводили, в стакан плеснули слабительного…