Звездный двойник
Шрифт:
— Бросьте, господа. Я передумал.
Дюбуа несколько расслабился:
— Так вы отказываетесь?
— Я имею в виду, вы меня ангажировали. И можете ничего не объяснять. Помнится, дружище Бродбент уверял, что работа не побеспокоит мою совесть. Я ему верю. Насколько я понял, нужен актёр. А со всем остальным — пожалуйте к моему агенту. Я согласен.
Дюбуа разозлился, но промолчал. Я думал, Бродбент будет доволен и перестанет нервничать, но он обеспокоился пуще прежнего.
— Ладно, — согласился он, — продолжим. Лоренцо, не могу сказать, на какой срок вы понадобитесь. Но не больше нескольких дней. И то — играть придётся раз или два — по часу, примерно.
— Это не так уж важно. Главное, чтоб я успел как следует войти в роль… Так сказать, перевоплотился. Но всё же — сколько дней я буду занят? Нужно ведь предупредить моего агента…
— Э, нет. И речи быть не может.
— Но — сколько? Неделя?
— Меньше. Иначе — мы идём ко дну.
— А?
— Ничего,
Я немного помялся, но вспомнил, как легко он выложил сотню за небольшое интервью со мной, и решил, что самое время побыть бескорыстным. Я махнул рукой:
— Это — потом. Надеюсь, не заплатите меньше, чем заработаю.
— Отлично.
Бродбент в нетерпении повернулся к Дюбуа:
— Джок, свяжись с ребятами. Потом позвони Лэнгстону, скажи: начинаем по плану «Марди Гра» [3] . Пусть сверяется с нами. Лоренцо…
Он кивнул мне и мы прошли в ванную. Там он открыл небольшой ящичек и спросил:
— Можете вы с этими игрушками что-нибудь сделать?
Игрушки и есть — из тех непрофессиональных, но с претензией составленных наборов, какие приобретают недоросли, жаждущие славы великих артистов. Я оглядел его с лёгким презрением.
3
Марди Гра — в переводе о французского означает «жирный вторник» (впрочем, словечко «gras» можно переводить и как «непристойный» или «скоромный»). Это последний день масленицы, последний перед Великим Постом. Вся масленичная неделя в Новом Орлеане является праздничной, а в последний день устраивается карнавал (отсюда и оттенок непристойности в названии) — традиция, восходящая к тем временам, когда штат Луизиана, крупнейшим городом которого является Новый Орлеан, был ещё французской колонией, названной в честь Людовика XIII, Короля-Солнце. Продажа Луизианы США состоялась в 1803 году.
— Я так понимаю, сэр, вы хотите начать прямо сейчас? И безо всякой подготовки?
— А? Нет, нет! Я хочу, чтобы вы… изменили лицо. Чтобы никто не узнал вас, когда мы отсюда выйдем. Это, наверное, не сложно?
Я холодно ответил, что быть узнаваемым — тяжкое бремя любой знаменитости. И даже не стал добавлять, что Великого Лоренцо во всяком публичном месте узнают толпы народу.
— О'кей. Тогда сделайтесь кем-нибудь другим.
Он круто повернулся и вышел. Я, покачав головой, осмотрел игрушки, которые, как полагал Дэк, были моим «производственным оборудованием». Жирный грим — в самый раз для клоуна, вонючий резиновый клей, фальшивые волосы, с мясом выдранные из ковра в гостиной тётушки Мэгги… Силикоплоти вообще ни унции, не говоря уж об электрощётках и прочих удобных новинках нашего ремесла. Но если ты, действительно, мастер, то способен творить чудеса, обходясь лишь горелой спичкой или тем, что найдётся на любой кухне. Плюс собственный гений, разумеется. Я поправил свет и углубился в творческий поиск.
Есть разные способы делать знакомое лицо незнакомым. Простейший — отвлечь внимание. Засуньте человека в униформу, и его лица никто не заметит. Ну-ка, припомните лицо последнего встреченного вами полисмена! А смогли бы вы узнать его в штатском? То-то. Можно также привлечь внимание к отдельной детали лица. Приклейте кому угодно громадный нос, украшенный к тому же малиново-красным прыщом. Какой-нибудь невежа в восторге уставится на этот нос, а человек воспитанный — отвернётся. И никто не запомнит ничего, кроме носа.
Но этот примитив я отложил до другого раза, рассудив, что мой наниматель не хотел быть замеченным вовсе. Это уже потрудней: обращать на себя внимание куда легче. Требовалось самое распростецкое, незапоминающееся лицо, вроде истинного лица бессмертного Алека Гиннеса [4] . Мне же с физиономией не повезло: слишком уж она аристократически-утончённа, слишком красива — худшее из неудобств для характерного актёра. Как говаривал отец: Ларри, ты чертовски «слишком привлекателен». Если вместо того, чтобы учиться ремеслу, будешь валять дурака, то пробегаешь лет пятнадцать в мальчиках, воображая, что ты — актёр, а остаток жизни проторчишь в фойе, торгуя леденцами. «Дурак» и «красавчик» — два самых оскорбительных амплуа в шоу-бизнесе, и оба тебе под стать. Возьмись за ум, Ларри!
4
…бессмертный Алек Гиннес — здесь имеется в виду родившийся в 1914 году в Англии актёр и режиссёр, дебютировавший в 1936 году в театре «Олд Вик». Нам с вами он известен по таким фильмам как «Мост через реку Квай», «Кромвель»‚ «Комедианты» и даже «Звёздные воины».
Потом он доставал ремень и начинал облегчать мне упомянутую выше процедуру. Отец был психологом-практиком и свято верил, что регулярный массаж gluiteli maximi [5]
5
…регулярный массаж gluiteli maximi — т. е. большой ягодичной мышцы, если перевести с медицинской латыни. Как видите, в 1956 году Хайнлайн ещё не рисковал называть столь интимные части тела своими именами на родном английском языке. Впоследствии он не только научился этому, но и стал мастерски пользоваться так называемой ненормативной лексикой.
Я всё ещё размышлял, когда Бродбент заглянул в ванную.
— Да господи ты боже!.. — завопил он. — Вы и не начинали?!
Я холодно глянул на него.
— Я так понял — вам нужна работа. А сможет, к примеру, повар, будь он хоть cordon bleu [6] , приготовить какой-нибудь новый соус, сидя на лошади, скачущей галопом?
— К дьяволу всех лошадей! — Он постучал пальцем по часам. — У вас ещё шесть минут. Если уложитесь, мы, похоже, действительно имеем шанс.
6
cordon bleu — выражение опять-таки французское, означающее «голубая лента». Значений у него несколько, но в данном случае важно лишь одно из них: голубой орденской лентой (но безо всякого ордена, разумеется) награждались лучшие выпускники Королевской школы поваров; впоследствии выражение приобрело расширительное значение — искуснейший повар вообще.
Ещё бы. Конечно, времени бы побольше, но в искусстве трансформации я превзошёл даже папашу. Его коронный номер «Убийство Хьюи Лонга» [7] , — пятнадцать лиц за семь минут, я однажды сыграл на девять секунд быстрее!
— Стойте, где стоите, — бросил я. — Момент.
И я стал Бенни Греем — ловким, неприметным человечком, убивающим направо и налево в «Доме без дверей». Два лёгких мазка от крыльев носа к уголкам рта — для придания щекам безвольности, мешки под глазами и «землистый» № 5 поверх всего. На всё — около двадцати секунд — я мог бы наложить этот грим во сне. «Дом» выдержал девяносто два представления, прежде чем его экранизировали.
7
«Убийство Хьюи Лонга» — Хьюи Лонг (1892–1935) — личность прелюбопытная и противоречивая. Выходец из низов, он принадлежал к категории так называемых «самосотворённых людей». С детства не чурался никакой работы: стремился к образованию — трёхлетний курс юридического колледжа умудрился одолеть за восемь месяцев. Однако адвокатура была для него лишь трамплином к политической карьере. Он работал в различных структурах администрации штата Луизиана, занимал ряд выборных должностей, а в конце концов в 1928 году стал губернатором. Его предвыборным лозунгом было: «Все должны иметь долю в богатстве страны». Он обещал бесплатную раздачу ферм, бесплатное здравоохранение и многое другое, в результате чего завоевал множество сторонников. В то же время этот рыжий, курносый, веснушчатый человек с изрытым оспой лицом не признавал никаких юридических норм, применял малопочтенные методы для достижения своих целей и т. д. В 1931 году он был избран сенатором США от Луизианы, а в 1932 — способствовал выдвижению и избранию Франклнна Делано Рузвельта президентом.
Утверждали, что он больше Рузвельт, чем сам Рузвельт, и потому, естественно, вскоре стал заклятым врагом автора «Нового курса». Погиб он от пули человека, которому не понравилась его предвыборная речь на митинге в Луизиане. Иные из современников утверждали, что после смерти Лонга фашизм в Америке стал невозможен. Его судьба была положена американским писателем Робертом Пенном Уорреном в основу романа «Вся королевская рать».
Я повернулся к Бродбенту. Тот ахнул:
— Господи! Прямо не верится…
Продолжая быть Бенни Греем, я даже не улыбнулся. Он и вообразить себе не мог, что вполне можно обойтись без грима! С гримом, конечно, проще, но мне он нужен был исключительно для Бродбента. Он, в простоте душевной, полагал, что всё дело в краске да пудре.
А Бродбент всё ещё глазел на меня.
— Слу-ушайте, — умерив голос, протянул он, — а нельзя ли со мной проделать похожую шутку? Только быстро.
Я уже собрался ответить «нет», но тут понял, что это — своего рода вызов моему мастерству. Ужасно захотелось сказать: попади он в руки отцу, через пять минут мог бы смело отправляться торговать на улице конфетами. Однако я придумал нечто получше.