Звездный двойник
Шрифт:
Но в конце концов он бросил рацию и закурил. Я с трудом подавил тошноту, подступившую к горлу при одном виде табачного дыма, и спросил:
— Дэк, не пора ли вам, наконец, развязать язык?
— Успеется. До Марса — далеко.
— Ах так?! Да катитесь вы к чёрту со своим высокомерием! — довольно слабо возмутился я. — Не желаю на Марс! Знал бы, и слушать ваши бредни не стал!
— Да успокойтесь вы, никто вас силком не тащит!
— Э-ээ?
— Выход у вас за спиной. Хотите — топайте. Уходя, закройте дверь.
Насмешку я оставил без ответа. Он продолжал:
— Ах, я и позабыл, вы же без воздуха задохнётесь. Тогда выход у вас один — лететь на
С раздражением и упрямством, на какие только способен тот, кого укачало, я ответил:
9
…«Одолей» и «Рискуй» — такие странноватые, на наш взгляд, названия космических кораблей взяты Хайнлайном отнюдь не с потолка. Прекрасно зная традиции английского и американского флотов, он перенёс их на космический флот будущего. Дело в том, что англичане и американцы издавна называют малые вспомогательные корабли именно таким образом — используя глаголы или словосочетания с глаголом в повелительном наклонении. Не только из морской истории, но даже из художественной литературы прекрасно известны шлюпы, люгеры, тендеры, боты и небольшие шхуны (а в более позднее время — и частные яхты) с названием типа «Держи на волну», «Догони», «Ускачи» и т. д. Любопытно, что одно такого рода название существовало и на русском флоте — «Не тронь меня». С начала восемнадцатого века оно передавалось от корабля к кораблю; последним носил его броненосец береговой обороны из семейства так называемых «поповок» или круглых судов.
— Не поеду ни на какой Марс. Здесь останусь. Ведь должен кто-нибудь отвести корабль на Землю, я-то знаю!
— Корабль — да, — согласился Дэк, — но не вас. Потому что те трое, за кого нас должны были принять в порту Джефферсон, сейчас на борту «Рискуй». «Одолей» же, как видите, трёхместный. Боюсь, место для четвёртого здесь вряд ли отыщется. И кстати, как вы пройдёте через контроль на «въезде»?
— Плевать! Хочу на Землю!
— Ага. И в кутузку за все грехи разом — от «попытки нелегального въезда» до «разбоя на космических трассах»? Не валяйте дурака! Вас в конце концов примут за контрабандиста, препроводят в тихий кабинетик, там введут иглу за глазное яблоко и выкачают из вас всё! Уж они-то умеют спрашивать, и от ответа не отвертитесь. Однако на меня всё свалить у вас тоже не выйдет — добрый старый Дэк Бродбент уже целую вечность не возвращался на Землю; это подтвердит куча самых достойных свидетелей.
Вот теперь мне действительно поплохело! К невыносимой тошноте добавился страх.
— Ты, значит, отдашь меня легавым?! Ах ты…
Я запнулся, не в силах сходу подобрать слово.
— Что ты, старина?! И не подумаю! Можно бы, конечно, скрутить тебе руки, а там думай обо мне что хочешь… Только — нужды нет. Парный брат Рррингрийла — Ррринглатх — наверняка в курсе, что старина Грийл в номер вошёл, а обратно не вышел. Он и наведёт. Парный брат — тебе такое родство и не снилось! Вообще землянину его не понять — мы ж не размножаемся делением.
И знать не желаю, как эти твари размножаются, — вроде кроликов, или там аист их приносит в маленьком чёрном узелке. Если верить Бродбенту, вернуться на Землю мне
— Вздор. Положись на меня — вернём в целости-сохранности, как и вывезли. Закончим дело — выйдешь через то же, или другое, всё равно — поле, в пропуске будет сказано, что ты — механик, вызванный зачем-нибудь в последнюю минуту; загримируешься, возьмёшь ящик с инструментом… Ты же актёр — неужто механика не сыграешь?
— А… Конечно, но…
— И порядок! Держись старого, мудрого Дэка — с ним не пропадёшь. Я восемь наших ребят на уши поставил, чтоб слетать на Землю и назад с тобой вернуться — кто мешает второй раз то же сделать? Но если наша гильдия не поможет — у тебя ни одного шанса. — Он усмехнулся. — Все дальнобойщики — вольные торговцы в душе. Искусство контрабанды, вот что это такое! И каждый из нас всегда поможет другому в маленьком, невинном обмане таможенной службы. Но с посторонними наша гильдия не сотрудничает.
Я всё пытался призвать к порядку желудок и обмозговать ситуацию как следует.
— Дэк, это связано с контрабандой?
— Да нет! Вот разве вас мы вывозим беспошлинно.
— Я хотел сказать, контрабанда, по-моему, вовсе не преступление.
— А кто ж спорит?! Только те, кто делает деньги на зажиме торговли! А от вас требуется перевоплощение, Лоренцо. И вы — как раз тот человек, который нам нужен. Я же не случайно подсел к вам в баре — вас целых два дня выслеживали. И я, стоило мне сойти на Землю, тут же отправился к вам.
Дэк нахмурился:
— И хотел бы я быть уверенным, что достойный наш противник преследовал не вас, а меня.
— Почему?
— Значит, они просто пытались выяснить, что я замышляю. Тогда всё — о'кей, счёт ничейный, полная ясность. А вот если выслеживали вас, выходит, они знают, что мне нужен актёр, способный сыграть эту роль.
— Но откуда им было знать? Или вы сами рассказали?
— Лоренцо, дело слишком серьёзное. Гораздо серьёзней, чем вы думаете. Я сам всех подробностей не представляю, и потом — чем меньше вы об этом будете знать, тем вам же спокойней. Одно скажу: подробные характеристики некоего лица были скормлены большому компьютеру «Бюро Переписи Населения» в Гааге, чтобы машина сравнила их с характеристиками профессиональных актёров — всех, какие есть. Всеми средствами это старались держать в секрете, но кто-нибудь мог всё же догадаться и разболтать. Дело в том, что актёр должен быть во всём похож на оригинал — отбор проводился строгий. И воплощение требуется — идеальное.
— Ого! И машина именно меня назвала?
— Да. И ещё одного.
Вечно язык мой суётся, куда не просят! Но я не смог удержаться, будто жизнь моя от этого зависела. Хотя — так примерно и было: кто же, интересно, мог сыграть не хуже меня?
— Ещё одного? Кого это?
Дэк смерил меня взглядом. Он заметно колебался.
— Один парень, как его… ээ… Орсон Троубридж! Может, слыхали?
— Это пугало?!
От ярости даже тошнота на минуту прошла.
— Да? А я слыхал — он прекрасный актёр…
Я был просто вне себя от мысли, что кто-либо может считать этого нелепого Троубриджа способным сыграть роль, которая под силу только мне:
— Эта… помесь ветряка с Демосфеном?
Я остановился: гораздо приличнее просто не обращать внимания на подобных «коллег». Но этот щёголь ещё и страдал острейшей формой нарциссизма: если даже по ходу пьесы требовалось поцеловать даме руку, Троубридж обязательно обманывал публику и целовал собственный большой палец. Эгоист, позёр, фальшивый насквозь человечишко — разве такому вжиться в роль?!