Звездный хирург. Сборник фантастических произведений
Шрифт:
— Я счастлива, что вы будете жить.
Кирк изучающе посмотрел на нее. Она выглядела наивной, неуверенной, и все же где-то глубоко угадывалось непонятное упорство. Она стояла недвижно, как будто во власти сил, которых не понимала.
Он подошел к ней.
— Я знаю теперь, зачем я жил.
Он обнял ее и поцеловал. Их второй поцелуй оказался много длиннее первого, ее ответ неожиданно потерял невинность.
— Пойдем с нами, — хрипло сказал Кирк.
— Мое место…
— …там, где ты хочешь быть. Где тебе хочется быть?
— С тобой.
— Всегда.
— Здесь, — сказала она.
— Нет, идем с нами. Я обещаю тебе счастье.
— Здесь мне было так покойно…
— Детство кончается. Ты любишь меня, а не Флинта.
Долго-долго она стояла безмолвно, едва дыша. Наконец высвободилась из его объятий и убежала. Кирк так же долго смотрел ей вслед, а потом, со все еще бухающим сердцем, отправился в лабораторию.
Когда он вошел, Маккой сказал:
— Флинт лгал нам: риталина здесь нет.
— Но у меня перед глазами — показания трикордера, капитан, — сказал Спок. — Риталин — явно за этой дверью.
Дверь, на которую был нацелен трикордер, оказалась той самой, о которой Райна сказала, что Флинт запретил ей входить туда.
— Почему Флинт все время хитрит с нами? — спросил Кирк, внезапно приходя в ярость от постоянно растущей горы тайн. — Очевидно, предполагается, что мы войдем и возьмем его — если сможем! Давайте же не разочаруем этого знатока шахмат. Фазеры — на полную!
Но едва они вынули оружие, дверь сама начала с громыханием открываться. Из-за нее доносился монотонный низкий шум машин.
Кирк пошел первым. Сразу же бросились в глаза кубики риталина, лежавшие на одном из столов. Кирк торжествующе направился было к ним, но внимание его привлекло тщательно задрапированное тело на столе, выложенном плиткой. Стол этот украшала надпись: «РАЙНА-16».
Лежащее навзничь тело принадлежало женщине. Лицо ее, не вполне человеческое, напоминало кусок мертвой белой глины с прекрасно вылепленными женскими чертами и как-то неуловимо незавершенное. И все же, для сомнений не оставалось места: это было лицо Райны.
На другой стороне прозрачного футляра висел зажим с записями. Большинство закорючек вроде бы относились к области математики.
Как во сне, Кирк приблизился к следующему футляру. Тело в нем было менее завершенным, чем первое. На лице ясно виднелись следы работы скульптора; черты его были лишь грубо намечены. Но и оно принадлежало Райне — Райне-17.
— Физически — человек, — тихо сказал Маккой, — и все же не человек. Джим… она — андроид!
— Созданный здесь, моими руками, — зазвучал в дверях голос Флинта. — Здесь кончились века одиночества.
— Века? — переспросил Кирк.
— Ваше собрание шедевров Леонардо да Винчи, господин Флинт, — сказал Спок. — Многие выглядят написанными недавно — на современных холстах, новыми красками. А на вашем рояле — вальс Иоганна Брамса, неизвестное произведение, в рукописи, написанное современными чернилами — и, тем не менее, несомненно подлинное, как и картины…
— Брамс — это я, — сказал Флинт.
— И да Винчи.
— Да.
— Сколькими же еще именами можно вас называть? — спросил Спок.
— Соломон, Александр, Лазарь, Мафусаил, Мерлин, Абрамсон… и еще сотня имен, которых вы не знаете.
— Вы родились…?
— В том районе Земли, который позже назвали Месопотамией, в 3034 году до рождества Христова, как сейчас принято вести счет тысячелетиям. Меня звали Ахарин, и был я солдатом — задирой и дураком. Я пал в битве с пронзенным сердцем… и не умер.
— Какая-то мутация, — зачарованно сказал Маккой. — Мгновенная регенерация тканей… и, очевидно, совершенное, неизменное равновесие между анаболизмом и катаболизмом. Вы поняли, что бессмертны…
— И что это надо скрывать: поселиться где-то, прожить часть жизни, симулируя старение — а потом двигаться дальше, до того, как заподозрят мою природу. Однажды ночью я исчезал или имитировал самоубийство.
— Ваше богатство, ваш интеллект, продукт веков изучения и накопления знаний, — сказал Спок. — Вы знали величайшие умы истории…
— Галилея, — сказал Флинт. — Моисея. Сократа. Иисуса. И я был женат сотню раз. Избранные, любимые, лелеемые… тихо ласкать, вдохнуть мимолетный аромат… а потом старость, смерть и вкус праха. Понимаете ли вы?
— Вы желали совершенной женщины, — сказал Спок. — Последней женщины, столь же выдающейся, столь же бессмертной, как вы сами. Навсегда вашей супруги.
— Задуманной моим сердцем, — сказал Флинт. — Я не мог любить ее больше, чем любил.
— Спок, — шепнул Кирк, — вы знали.
— Решающих данных не было. Как бы то ни было, господин Флинт выбрал планету, богатую риталином… я надеялся, что окажусь неправ.
— Почему вы не сообщили мне? — сурово спросил Кирк.
— Что вы на это скажете?
— Что вы были неправы, — сказал Кирк, — неправы. Да, я уверен.
— Вы повстречали совершенство, — сказал Флинт. — Что делать, вы его полюбили. Но нельзя любить андроида, капитан. Я люблю ее, она — мое изделие… моя собственность… она — то, чего я так страстно желал.
— И вы сложили здесь риталин, чтобы преподать мне это, — сказал Кирк. — Она знает?
— Она никогда не узнает.
— Пойдемте, мистер Спок, — устало сказал Кирк.
— Вы останетесь, — возразил Флинт.
— Почему?