Звездный путь (сборник). Том 2
Шрифт:
— Потому что война закончилась, — объяснил Падма. — Потому что смерть Джэймтона и капитуляция войск Содружества без начала военных действий, которые могли бы нанести урон местности, оставили местное население весьма положительно настроенным по отношению к нашим войскам. И таким образом, Голубой Фронт обнаружил, что он оказался гораздо дальше от власти, чем до этого. Убив Грина, они’ надеялись спровоцировать его войска на жестокости в отношении гражданского населения, с тем, чтобы правительство Святой Марии оказалось вынуждено приказать войскам вернуться домой, на Экзотику. И таким образом, это правительство
Я тупо смотрел на него.
— Все вещи взаимосвязаны между собой, — продолжил Падма. — Кейси предстояло последнее повышение в ранге с назначением в штаб и возвращением на Мару или Культис. Он и его брат Йан на весь остаток жизни оказались бы вне войн. Но из-за смерти Джэймтона, позволившей его войскам капитулировать без военных действий, возникла ситуация, которая привела к тому, что Голубой Фронт убил Кейси. Если бы вы и Джэймтон не вошли в конфликт на Святой Марии, и Джэймтон не победил бы, Кейси мог бы сегодня жить. Так показывают наши вычисления.
— Джэймтон и я? — У меня снова пересохло в горле, а дождь неожиданно хлынул еще сильнее.
— Да, — подтвердил Падма. — Вы оказались тем роковым фактором, который помог Джэймтону принять такое решение.
— Я помог ему? — спросил я. — Я сам?
— Он разглядел вас насквозь, — продолжил Падма. — Он смог разглядеть, что под это мстительной, разрушительной оболочкой, которой вы себя считали, есть созидательное начало, которое столь глубоко в ваших костях, что даже ваш дядя не смог полностью уничтожить его.
Дождь по-прежнему грохотал вокруг нас. Но каждое слово Падмы ясно доносилось до меня.
— Я вам не верю! — заорал я. — Не верю, что он сделал что-то подобное!
— Я вам уже говорил, — вздохнул Падма. — Вы недооценили эволюционное превосходство наших Осколочных Культур. Вера Джэймтона не из тех, что может быть поколеблена воздействием извне. Если бы вы действительно были, как ваш дядя Матиас, то он просто не стал бы вас слушать. Он просто отбросил бы вас как бездушного человека. Но произошло так, что он счел вас человеком, говорившим, как он назвал бы, голосом Сатаны.
— Я вам не верю! — завопил я.
— Верите, — констатировал Падма. — У вас нет иного выбора, кроме веры в это. Только поэтому Джэймтон смог найти свое решение.
— Решение!
— Это был человек, готовый умереть за свою веру. Но как командир он понимал, что трудно объяснить, почему его подчиненные должны пойти и умереть за какую-то малопонятную цель. — Падма внимательно наблюдал за мной, и дождь на мгновение ослаб. — Но вы предложили ему то, в чем он распознал выбор Дьявола, — его жизнь в мире, если он откажется от своей веры и своих людей, чтобы избежать конфликта, который может закончиться их общей смертью.
— Что за сумасшедшая мысль? — спросил я. Внутри церкви молитвы прекратились, и один-единственный сильный, низкий голос начал мемориальную службу.
— Не сумасшедшая, — ответил Падма. — Как только он это понял, ответ был прост. Все, что ему необходимо было сделать, это начать с отрицания всего, предложенного Сатаной. Таким образом, он и начал с естественной необходимости своей смерти.
— И это было его решение? — я попытался рассмеяться, но смех застрял у меня в горле.
— Это было единственное решение, — повторил Падма. — Как только он к нему пришел, он немедленно увидел единственную ситуацию, при которой его подчиненные позволят себе сдаться в плен: если он будет мертв, а они окажутся в неудачной тактической позиции по причинам, известным только ему.
Я почувствовал, как эти слова пронзили меня беззвучным шоком.
— Но он не собирался умирать! — воскликнул я.
— Он оставил это своему Господу, — произнес Падма. — Он все сделал так, что лишь чудо могло его спасти.
— О чем вы говорите? — спросил я. — Он поставил стол для мирных переговоров под флагом перемирия. Он взял с собой четверых людей…
— Не было никакого флага. А эти люди были всего лишь старыми фанатиками, искавшими мученической смерти.
— Он взял с собой четверых! — заорал я. — Четыре и один — это пятеро. Их было пятеро против одного Кейси — одного человека. Я был там, стоял у стола и видел все. Пятеро против…
— Тэм.
Это одно-единственное слово меня остановило. Неожиданно меня охватил необъяснимый страх. Я не хотел слышать то, что он скажет дальше. Я боялся, потому что знал, что он собирается мне сказать. И я не хотел этого слышать, и слышать, как он это скажет. Дождь припустил еще сильнее, беспощадно пригибая нас обоих к бетону парковки, но я слышал каждое его слово абсолютно четко сквозь шум дождя.
Голос Падмы начал грохотать в моих ушах, как шум дождя, и ко мне пришло чувство безнадежной туманности, полубессознательности, которое обычно сопутствует высокой температуре.
— Вы не думали, что Джэймтон хотя бы на минуту позволил бы вам одурачить себя? Он был продуктом Осколочной Культуры. И сразу же узнал подобного себе в Кейси. Разве вы думаете, что он хотя бы на минуту мог допустить, исключая чудо, что он и четверо старых фанатиков могут убить вооруженного, настороженного и готового на все человека Дорсая — такого человека, как Кейси Грин, — прежде, чем их всех подстрелят и они будут убиты сами?
Сами… сами… сами…
Этим словом меня словно куда-то унесло далеко-далеко от этого темного дня и грохотавшего дождя. Подобно дождю и ветру из-за облаков, это слово подняло меня и унесло наконец в ту высокую, труднодоступную и каменистую землю, проблеск которой я разглядел, когда задал вопрос Кейси Грину о том, разрешает ли он, чтобы пленных солдат Содружества убивали. Я всегда избегал этой темы, но наконец не выдержал.
И я вспомнил.
С самого начала в глубине души я знал, что фанатик, убивший Дэйва и остальных пленников, не был типичным человеком Содружества. И Джэймтон вовсе не был каким-то убийцей. Я попытался сделать его таким, чтобы поддержать свою ложь… Чтобы отвести свой взгляд от одного-единственного человека на четырнадцати мирах, с которым я не мог встретиться взглядом. И этот единственный человек был не взводный, расстрелявший Дэйва и других. И даже не Матиас.
Это был я сам.
Джэймтон был обычным фанатиком, ничуть не больше, чем Кейси — воином или Падма — философом. Все они были куда большим, и, не признаваясь себе, я все время знал об этом. И я не желал видеть это понимание. Вот почему они не двигались так, как я планировал, когда пытался манипулировать ими. Именно поэтому, поэтому.