Звёздный Спас
Шрифт:
В голосе послышалось напряжение, отец умолк. Когда заговорил, голос опять был холодным и отчуждённым.
– Твоя мать заболела, – повторил он. – Какое-то общее недомогание и упадок сил. Мы считали, что нам повезло, потому что теперь ты не ходил в садик и на людях не мог проявлять своих способностей. Мы надеялись, что ты позабудешь свой внезапный опыт и перестанешь своим воображением вторгаться в область материального. Тогда же я принёс досо́чки , чтобы твои игры с реальностью казались тебе продолжением снов. Мы надеялись…
Отец стал обрисовывать досо́чки , их форму,
– Эти досо́чки остались от моей мамы, твоей бабушки, Полины Георгиевны, которая тоже была одарённой, но благодаря досо́чкам не проявляла своих сверхспособностей и сумела остаться среди обычных людей. Она разгадывала сны и не хуже Ванги по кусочку сахара угадывала прошлое и предсказывала будущее. Перед смертью она сказала, что родишься ты. Если с детства проявишь способности, то они станут благом только в том случае, когда ты научишься открывшуюся тебе реальность воспринимать как сон. Ну вот мы и решили…. И я принёс досо́чки , но, видимо, бабушка ошиблась.
Отец, глубоко вздохнув, задумался. Кеша напомнил отцу:
– А что же этот старец в длинных одеждах, если вы скрывали обо мне, как он узнал?
– Ах да, – спохватившись, отозвался отец. – Тут виною не старец (мы называли и называем его Досточтимый Отец ), а ты, сынок.
– Я? – удивился Кеша.
– Да, – подтвердил Иннокентий Иванович.
Голос его внезапно осел, и Кеша подумал, что отстранённость не так-то легко даётся отцу – она всего лишь способ, касаясь сокровенного, не соприкасаться с ним. И Кеша решил, что больше не будет задавать вопросов, потому что вопросы слишком уж ранят отца.
Между тем отец продолжал:
– Дело в том, сынок, что, играя с досо́чками , ты до того увлекался, что, выстраивая игрушечные дворцы, засыпал в них. Я переносил тебя на кровать, а просыпаясь, ты рассказывал маме о своих чудесных снах: горах, лесах и реках, о каких-то цветочных людях. Мы радовались твоим рассказам, потому что считали их воздушными замками из твоих снов. Наша радость подогревалась мыслью, что благодаря досо́чкам найден верный способ направить твоё воображение в область снов. Чтобы впоследствии ты думал о своих возможностях не более как об иллюзиях. Мы очень хотели, чтобы ты был обычным человеком, мы не хотели тебе тех страданий одиночества, что испытывали сами в общении с людьми. Это горько, очень горько сознавать, что мир не такой, каким мы его видим, что он был и всегда будет только таким, каким мы его чувствуем. Но сверхчувственное восприятие – удел немногих. Мы не в состоянии объяснить ни себе, ни кому бы то ни было – что, как, и почему? Мы это умеем, мы это чувствуем – и всё. Мы одиноки, мы песчинки, занесённые в этот мир из глубин времени.
Отец замолчал. От его отстранённости не осталось и следа. Кеша и сам чувствовал, как горит лицо, как громко бьётся сердце.
– Папа, – сказал Кеша. – Может, не надо, может, в другой раз?
– Нет-нет, отчего же? – возразил отец. Они оба знают, что время пришло.
Он помолчал. Кеша почувствовал, что отец теперь даёт время успокоиться ему.
– А ты знаешь, сынок, с этими досо́чками вышла такая чепуха, что мы с мамой едва не лишились чувств, и всё благодаря тебе.
Отец неожиданно засмеялся. В ответ
– Приезжаю однажды из нашего алабушевского санатория, я там электриком работал. Мама твоя в слезах, нет Кеши, пропал! Вот только что был, она лежала, слышала, как играл досо́чками. Может, минутку-другую вздремнула, а очнулась – нет сына, исчез.
Мы туда, мы сюда! В подклеть, во двор – нет Кеши. Бежать на улицу – по дворам, по соседям? Разумом вроде бы охватываем – надо, а чувство не пускает. Чувство даже против того восстаёт, что мечемся туда-сюда.
Сели рядком на кровать, мать в расстройстве, мол, не мог он, то есть ты, Кеша, выйти из избы, дескать, неподъёмная дверь для твоих маленьких сил. Невидяще уставились в полусферу, выстроенную из досо́чек , а в голове у нас мысли одна хлеще другой – маленький-то маленький, а вдруг доступно ему открывать и закрывать запоры? Тогда не сидеть надо, а бежать по дворам, по соседям. Спасать ребёнка, как бы не упал в какой смертоносный колодец. В общем, изнутри подмывает – сил нет. Но и чувство охладилось и отвердело, как сталь. Норовлю подняться, а ноги не слушаются.
Допустим, что побежим, оповестим людей, но тогда хошь не хошь, а объяснять придётся, что ребёнок-то не простой, особенный, как говорится, с Звёздным Ключиком . Вот и выдашь его и навсегда лишишь детства, потому как для младенческого организма нет тяжести более неподъёмной, чем его необъяснённая особость. А вдруг он не где-нибудь, а рядом?
Словом, всякие мысли – калейдоскоп. Однако сидим, словно окаменели. И вдруг, прямо из воздуха, мелкими-мелкими точками, как бы из стягивающихся между собой песчинок или капелек, – ты, сынок, вырисовываешься посреди выстроенных тобою досо́чек. Всё плотней, плотней становишься. Будто кто-то невидимый наводит на резкость изображения и пододвигает тебя к нам всё ближе, ближе – стоп. Вот он ты весь – живой, здоровый.
Мы с матерью разом кинулись – Кешенька! А ты – рад-радёшенек, глаза светятся, вскочил, показываешь на сферу из досо́чек – сейчас там, у ручейка, ты вместе с девочкой посадил лесной цветочек.
– Какой цветочек? Ах, звёздный ты наш! – смеясь, воскликнула мама и давай кружить с тобой по горнице.
Отец опять весело засмеялся, переживая событие давних дней, и Кеша тоже обрадовался – он помнил тоненькую, как прутик, девочку и синюю-синюю луковицу цветка, которую вместе они высаживали. И хотя во власти воспоминаний отец всё ещё улыбался, но в улыбке уже была и грусть.
Какое-то время он молчал, собираясь с мыслями, а когда продолжил, в повествовании вновь зазвучали нотки отчуждённости.
– Наша радость очень быстро сменилась страхом, потому что твои исчезновения стали повторяться. Мы почувствовали, что каким-то образом твои сны материализуются, а скорей всего, ты уходишь в какое-то своё невидимое тело, для которого пространство снов так же реально, как наш настоящий мир. А вдруг ты заблудишься там и не вернёшься? Каждый день мы пребывали в страхе. Это было похоже на пытку, и мама пригласила досточтимого отца.