Звездун
Шрифт:
Украдкой осматриваюсь, ища взглядом кошку, вдруг она прокрадется в комнату, узнает меня и поднимет тревогу. Ее нигде не видно, и я едва сдерживаю дрожь, представив, что я чуть было с ней не сделал.
– Так вы прочитали об этом в газетах, да? – произносит наконец Колетт.
Никакого тебе предложения выпить чашку чаю. Даже сесть не пригласила. Правда, сидеть все равно не на чем.
Я пытаюсь подавить легкое чувство досады. В конце концов, если бы я пришел сюда из филантропических побуждений, то можно было бы считать, что со мной обходятся крайне невежливо.
– Да. По-видимому, это было ужасно.
– Я не говорила и половины того, что понаписали в газете. Все мои слова переврали. Могу я их привлечь к суду?
Отвращение становится сильнее, его трудно сдержать. Неблагодарная сука. Местный бизнесмен прочитал в газете о постигшем ее несчастье и пришел помочь, а она плачется, что ее слова переврали.
– Не знаю. А в чем дело?
– Они написали то, чего я никогда не говорила. Крутился тут репортер, но я ничего подобного не говорила. Что я была потрясена, и вес такое.
– М-м-м… Думаю, им разрешается писать, что это ваше дословное высказывание, если вы на это согласны.
Вы-то в курсе. Я был прав?
В общем, да. Можно слегка перефразировать.
Вроде как если бы диалог «Вы ощущаете себя неудачником?» – «Да», превратился в: «Я законченный неудачник», – сказал Кристофер Сьюэлл.
Вроде того.
– Там все неправда, – говорит Колетт Кару. – Гребаные газеты. Вечно пишут неправду, да?
– Не знаю.
Надо срочно убираться, я чувствую, что потерял контроль над ходом встречи. Первое правило торговли: бери руководство ситуацией на себя.
– Послушайте, мисс Кару. Наша компания, мы все хотели бы сделать пожертвование, чтобы помочь вам пережить такое трудное для вас время.
Я лезу в карман и достаю пачку банкнот, которые недавно снял со счета в банке. Три сотни фунтов, если точно.
– На каких условиях? – спрашивает женщина, увидев в моих руках деньги. Ее глаза сужаются и становятся похожими на две щелки.
Стараюсь не обращать внимания на неблагодарность, на то, что она даже с места не сдвинулась.
– Никаких условий. У нас на работе есть… фонд для помощи… э-э… людям вроде вас. Ну, может, только одно условие, если его можно назвать условием, конечно, – мы бы хотели остаться неизвестными. Понимаете, если все будут знать о нашем фонде, нас завалят просьбами о помощи.
Ее взгляд не утратил подозрительности, однако теперь в нем заметен интерес.
– Вы, наверное, большая шишка?
– В общем, да. – Я делаю шаг к столику, размахивая купюрами. – Финансовый директор.
Я жду, что Колетт протянет руку и возьмет у меня деньги, но женщина сохраняет неподвижность. Словно находится под видеонаблюдением ФБР, и попытка взять банкноты будет расценена как преступление. Я же, в свою очередь, настойчиво пытаюсь вручить ей наличные.
– Триста фунтов вам помогут?
– Даже триста пенсов пригодятся.
– Ну и отлично. Вот вам триста фунтов.
Так как она по-прежнему не делает попытки взять деньги, я наклоняюсь к кофейному столику и кладу купюры рядом с пачкой сигарет.
– Вы их мне оставляете, да? – спрашивает женщина.
– Да. Возьмите деньги, и все.
Нужно ли добавить, чтобы она не говорила об этом полиции? Какая-то часть меня полагает, что нужно, а другая боится, что Колетт что-нибудь заподозрит.
Вдруг ее рука тянется к моей промежности и начинает гладить мой член.
Я смотрю на женщину. В ее глазах что-то вроде торжества. Чувствую, как наступает эрекция, мой пенис, который она продолжает сжимать и поглаживает, твердеет и поднимается.
Жадно ловлю воздух ртом.
– Если хочешь, можешь остаться, – говорит Колет.
В ее словах не слышно ни кокетства, ни приглашения. Простая констатация факта, и пока она говорит, ее пальцы находят язычок молнии на моих брюках и тянут его вниз.
Вначале мне хочется, чтобы она продолжала. Маленький Крис заявляет о своем существовании. Но затем я резко отстраняюсь, неожиданно увидев себя и ее как бы со стороны, осознав, что эта женщина представляет собой разницу между тем, где я был, и тем, куда я хочу попасть.
Я не собирался с отвращением отпрянуть, так уж получилось. Женщина отодвигается, и выражение торжества в ее глазах гаснет, уступив место поражению. Черты ее лица каменеют.
– Извините, – бормочу я, – я не хотел… то есть я… я имею в виду, что я женат.
Я показываю Колетт обручальное кольцо, одновременно другой рукой застегивая штаны.
– Вот видите… На самом деле мы просто хотели немного вам помочь.
Колетт тянется за сигаретами и зажигалкой и берет их со столика. Обшарпанного, грязного кофейного столика.
– Ну что ж, – говорит она после долгого молчания. – Спасибо. Таких, как вы, сейчас нечасто встретишь.
– Да, – отзываюсь я, пытаясь ничем не выдать смущение, вызванное ее словами. Господи, если бы она только знала!
– Наверное, нельзя судить других людей по себе, – продолжает женщина, прикуривая. Зажигалку она бросает обратно на столик..
– Нет, что вы, – уверяю я, отступая к двери, – вы очень… Очень… что? Очень потасканная на вид? Я меняю тактику.
– Просто я женат…
Снова показываю обручальное кольцо, словно делаю в ее сторону неприличный жест.
– Вы хороший человек, – замечает она, когда я уже собираюсь выйти.
– Спасибо… – Слова застревают у меня в горле. Закрываю за собой дверь, на которой все еще нет замка – должно быть, Огрызок выбил его, когда грабил квартиру Колетт неделю назад.
Поспешно удаляюсь. Прочь. Прочь от разгрома, который я учинил в ее доме, прочь от вони, прочь от своего постыдного прошлого.
Уже на улице прихожу в себя и улыбаюсь. В конце концов, я совершил достойный поступок, возможно, первое по-настоящему доброе дело за несколько недель. По этому поводу можно и выпить. Отпраздновать. К счастью, здесь напротив винный магазин, где я покупаю бутылку водки и несколько банок пива «Ред страйп».