Звезды чужой стороны
Шрифт:
Что я мог ответить? Что последний раз, когда я участвовал в такой операции, вся самодельная конструкция из трех толовых шашек почему-то вдруг взлетела в воздух раньше, чем мы успели добежать до укрытия, и нас, контуженных и оглушенных, спасла лишь непроглядная темнота и проливной дождь, зарядивший на всю ночь?
Но ведь и сейчас, когда мы вроде бы мирно сидим за кухонным столом, опасность тоже не меньше. Я ведь в тылу врага.
– Что ж, если нужно…
– Погоди, парень, – Бела-бачи поднял голову, прислушался. –
Он ушел. Мы остались вдвоем с капитаном Комочиным.
– Саша…
Я упрямо вскинул голову. Сейчас начнет выговаривать мне! Что-то я опять, по его мнению, не так сказал, не так сделал.
– Если так уж не терпится подслушивать – повышайте свою квалификацию.
Я вспыхнул:
– Не подслушивал я!
– Рассказывайте! Топтался под дверью, как слон.
Знает!
– Приходится, раз вы от меня все время что-то скрываете, – ответил я напрямик.
Но капитан опять не принял моей откровенности.
– Имейте в виду, – предупредил он, – следующий раз вам не удастся выскочить сухим из воды. Подойду к двери и открою – пусть все любуются.
– Договорились! – Я тоже понемногу привыкал сдерживать свои чувства.
Послышались шаги. Возвращался Бела-бачи. Не один.
– В доме холодно. С вашего позволения, мы пойдем на кухню, господин подполковник.
Подполковник?! Я метнулся к двери, но капитан Комочин сделал мне знак оставаться на месте.
– У меня гости, родственники из Будапешта, – голос Бела-бачи звучал совсем уже рядом. – Надеюсь, они не помешают.
Открылась дверь.
– Разрешите?.. Доброе утро, господа.
Вошел невысокий коренастый военный – венгр. Уже в годах, на висках седина. Лицо широкое, мясистое, с толстыми, словно у негра, губами и рыхлым грибообразным носом, на котором сидело старомодное, с длинным черным шнурком пенсне.
Он держался прямо, но не естественно, привычно, а напряженно, как штатский, не очень давно надевший мундир военного.
За его спиной Бела-бачи предостерегающе приложил палец к губам, на случай, очевидно, если мы по думаем, что подполковник свой человек.
– Прошу простить за беспокойство, – подполковник стянул с рук кожаные перчатки, снял пилотку. – Но у меня очень важные причины, коллега.
Коллега? Значит, врач. Военный врач.
Подполковник хотел сесть на стул возле выхода, но Бела-бачи, ловко сманеврировав, предложил ему место в глубине кухни. Теперь подполковник не мог выйти, минуя нас.
– Прежде всего, я хотел бы еще раз удостовериться. – Подполковник говорил очень спокойно, а вот рука беспрерывно мяла пилотку, выдавая волнение. – Вы и есть детский врач Бела Дьярош?
Бела-бачи учтиво склонил голову:
– Ваш покорный слуга.
– Бела-бачи?
– Так меня называют близкие люди.
– Очень хорошо, – подполковник никак не реагировал на прозрачный намек. – Я начну, пожалуй, вот с чего.
Он встал, открыл кобуру и вытащил пистолет. Держа его на вытянутой ладони, положил на стол, поближе к Бела-бачи. Затем снова сел, напрягая спину.
Я смотрел на него, ничего не соображая, как на иллюзиониста в цирке. Лицо капитана Комочина было непроницаемым. Бела-бачи загадочно улыбался в усы, словно фокус с пистолетом ему уже был знаком.
– Ясно, – сказал он. – Вы сдаетесь мне в плен.
– Фигурально выражаясь, – подтвердил подполковник без тени улыбки. – Я хочу подчеркнуть, что вы не должны меня опасаться.
– Вы мне и с пистолетом не внушали решительно никаких опасений.
Подполковник словно не заметил иронии. Он повернул в нашу сторону свою крупную, с торчавшими по бокам остроконечными, как у рыси, ушами голову.
– Господин Дьярош, можно при господах говорить с вами о конфиденциальных вещах? – он скользнул взглядом по мне и Комочину.
– Я им полностью доверяю.
Подполковник едва заметно кивнул головой, подтверждая, что именно так он и думал.
– Я Мориц Ласло, начальник местного военного госпиталя. Сегодня ночью в три двадцать три у меня на операционном столе скончался лейтенант Лайош Печи.
Я посмотрел на Бела-бачи. На его скуластом плоском лице ничего нельзя было прочитать. Глазки притаились за полуопущенными веками.
– Примите мои искренние соболезнования, господин подполковник, – в голосе Бела-бачи звучала полагающаяся в подобных случаях доля сочувствия. – Сейчас, когда венгерская родина так нуждается в храбрых гонведах, потеря каждого из них особенно ощутима.
Подполковник нервно шевельнул плечом:
– Вы его знали.
– Печи… Печи… – Бела-бачи сдвинул брови, сосредоточенно припоминая. – Высокий такой, сутуловатый, с усиками?
– Господин Дьярош, вы его очень хорошо знали! – Подполковник начинал терять терпение и, забыв о военной выправке, обмяк, опустил плечи. – Хотите знать, от чего он умер? Немецкая пуля. Сегодня после полуночи в госпиталь ворвались немецкие патрули. Кого-то они искали. Лейтенант Печи как раз дежурил, остановил их в вестибюле, не пустил дальше. И… в область сердца. Ничего нельзя было сделать.
– Ай-яй! – покачал головой Бела-бачи. – Прискорбный случай! Такие недоразумения между союзниками в военное время…
– Господин Дьярош! – Подполковник резко повернулся на стуле; сидение затрещало. – Я о вас кое-что знаю, господин Дьярош. Как раз вчера у нас состоялся разговор с лейтенантом Печи. Если бы не эта нелепая смерть, он сегодня рассказал бы вам обо мне.
– Что именно? – У Бела-бачи был удивленный вид.
– Я не могу больше стоять в стороне, господин Дьярош. Вы должны мне помочь.