Звезды над Занзибаром
Шрифт:
С сегодняшнего дня, когда Салима написала письма с требованием винтовок, пороха и боеприпасов в таких количествах, что их хватило бы на целую армию, в ней проснулись подозрения, что эта пропасть между братьями будет залита кровью.
Я написала эти письма. Письма, из-за которых погибнут невинные, мужчины, женщины и дети.
Вина, которую Салима возложила на себя, угнетала ее все больше. Ее усугубляло сознание, что она не нашла в себе мужества отказать Баргашу и отложить перо в сторону. Гнев старшего брата вспыхивал мгновенно как пламя
Салиму начала бить дрожь, она отняла руки от лица и обхватила себя за плечи, как будто боялась, что может разлететься на куски под тяжестью столь чудовищного поступка и его ужасных последствий.
— Салима!
Настойчивый шепот проник в ее сознание, но в ее ушах он прозвучал как пушечный выстрел.
— Садаф!
Она вскочила и бросилась в объятия мачехи, родной тетки Меджида со стороны матери, обе были черкешенками — как и Джильфидан. Драгоценные минуты в материнских объятиях, они прогоняли горе и заботы.
— У тебя все хорошо, дитя мое? Дай-ка я на тебя посмотрю… Да ты такая бледная! И вся в чернилах — погоди… — Садаф послюнявила краешек своей шейлы и начала оттирать чернильные пятна с открытого личика. Салима засмеялась, подставляя лицо. Сегодня ей было смешно, но раньше, когда она была совсем маленькой, она сердито размахивала руками, когда ее мать или другие женщины пробовала делать то же самое, так как ненавидела этот горько-сладкий запах слюны на своей коже.
— Прошу тебя, присаживайся, Садаф, я велю принести чай и…
— Нет, дитя мое, — мачеха удержала ее за руку. — На это нет времени. — Она понизила голос до шелеста. — Меджид послал меня к тебе. — Салима моргнула. — Он знает о кознях Баргаша.
— А он знает о… — Голос отказал ей…
— Да, Салима, он знает, что ты тоже замешана — и как глубоко. Но он также знает, что ты без злого умысла попала сюда, только из любви к Холе и от страха перед Баргашем.
«Великодушный Меджид — он все еще хорошо думает обо мне».
Салима стала пунцовой: «Я такая плохая».
— Он послал меня для того, чтобы я попросила тебя держаться подальше от Баргаша и Холе. Они оба по природе испорченные и не поблагодарят тебя за помощь. Но еще не поздно, ты еще можешь повернуть назад, Салима!
— Я не знаю, как мне выйти сухой из воды, Садаф! Как мне спасти свою шкуру?
— За одного битого двух небитых дают. Лучше всего остаться живой. Когда подойдешь к краю — а так, несомненно, и будет, тогда уж Меджид не посмотрит, где ты — в безопасности или на линии огня.
«Вы увидите, что из этого получится. Вы увидите, что выпадет на вашу долю», — Салима как будто наяву услышала слова Медже, сестры Баргаша, которая честно старалась отговорить брата от его затеи и этим вызвала у Холе приступ ненависти. Холе из кошечки с бархатными лапками преображалась в тигрицу и, фигурально выражаясь, оскаливала зубы и выпускала когти, если кто-то осмеливался критиковать Баргаша или его поведение.
Салиму
— Какой неожиданный визит, Садаф, — резко прозвучало с порога. В дверях стояла Холе — в ее глазах тлела ненависть. — Если ты приходишь без предупреждения и спрашиваешь, где найти Салиму, это может означать лишь одно: Меджид прислал тебя, чтобы поссорить нас.
— Вам совсем не стыдно, — отвечала Садаф медленно и подчеркнуто, — использовать Салиму в своих вероломных планах, тебе и Баргашу? Вы же взрослые люди и понимаете, что творите постыдное. А Салима еще совсем ребенок.
Холе перевела взгляд на сестру, которая смело его встретила, и начался молчаливый диалог.
— Холе, ты меня завлекла в ловушку.
— Подумай хорошенько, Салима, прежде чем ты что-то скажешь или сделаешь.
— Я умею писать, Холе, и потому вы втянули меня в свои планы.
— Подумай еще раз, на чьей ты стороне, Салима.
Салима закрыла глаза, она больше не могла выносить обиду, искреннюю симпатию и гневные угрозы в глазах Холе.
— Во всяком случае, Салима достаточно взрослая, чтобы поклясться в верности мне и Баргашу. А дочь султана никогда не нарушает своего слова, не так ли, Салима?!
У той внутри все оборвалось. Да все равно, на чьей стороне я буду, — ничего хорошего ждать мне не придется. Либо Меджид возненавидит меня, либо Баргаш с Холе. А их ненависть не пойдет ни в какое сравнение с негодованием, которое мои поступки могут вызвать у Меджида.
Разочарование, которое, как она предполагала, испытывает Холе, окутало ее, как грязно-серое облако, придавливая к земле и тесня грудь так, что она боялась потерять равновесие — пока не перевела дыхание. Как она могла разочаровать Холе, ведь та после смерти Джильфидан всегда была рядом, разделяла ее горе, да и все крупицы радости сестры делили пополам. Они были сестрами лишь по отцу, однако за прошедшие месяцы их души так сроднились, как не бывает даже у близнецов, которых вынашивала одна мать.
Глядя в пол на носки своих туфель, Салима кивнула.
— Видишь, Садаф? — как бы уступая решению Салимы, сказала Холе. — Салима остается с нами. Умная девочка… — И тут же в ее голосе зазвучал металл, переходящий в визг. — А теперь убирайся, слышишь, ты, старая карга! Убирайся, и чтоб я тебя здесь больше не видела! Вон! Вон, я сказала!
— Аллах да защитит тебя, дитя мое, — пробормотала Садаф, нежно поцеловала Салиму в лоб и вышла.
Салима сначала подумала, что пол под ней начал ходить ходуном, но потом поняла, что ее трясет.