Звёзды против свастики. Часть 2
Шрифт:
– Я сказал: бегом!
Ну, бегом не бегом, а потопали. Солдаты шли с ленцой, а Грачкин их и не поторапливал, поскольку был зол на Шарабарина из-за обеда.
Меж тем на лесопилке и у ближнего к ней берега острова происходили интересные события, которые с течением времени постепенно сближались друг с другом. Сначала на лесопилку привезли обед, притом сделал это никто иной, как Бур, ряженый в поварскую куртку с чужого плеча. Почти тут же вблизи острова всплыла германская подводная лодка. Вскоре от неё отвалил мотобот, набитый десантниками, и пошёл к берегу. Это видели и бойцы спецназа, весточка от которых по цепочке понеслась к Буру, и унтерштурмфюрер Фогель; его Скорцени
Весть о подлодке и высадившемся десанте до Бура и Скорцени дошла практически одновременно. И почти сразу стало довольно весело. Военнопленные, мирно до той поры обедавшие, вдруг чего-то не поделили, и меж ними завязалась драка, которая быстро перешла во всеобщее побоище. Лагерная охрана сделал вид, что повелась на простую, в общем-то, уловку, и как бы не заметила исчезновения с места событий Скорцени, Фогеля и Зоненберга. Шанс, что всё закончится мирно и в обоюдном согласии, был велик, не появись на сцене Грачкин.
Этот деятель, который вопреки установленным для охраны лагеря правилам вышел за территорию острога с оружием, сразу достал пистолет и выстрелил в воздух. Тем самым он остановил драку: немцы сразу сообразили, что это не есть орднунг, и опустили руки. Для всех же причастных к побегу это было сигналом, что правила игры изменились.
Бур давно уже был на берегу и зорко наблюдал за действиями десанта. Он отдал приказ своим людям быть наготове, а сам кинулся в сторону предполагаемого маршрута, по которому сейчас двигались беглецы, но, как часто бывает в приключенческих романах, слегка опоздал. Когда он вывалился на пригорок, откуда весь театр военных действий был как на ладони, вставшая перед взором картина его вовсе не порадовала. Беглецы были в нескольких метрах от мотобота, но метрах в пятидесяти у них за спиной стоял во весь рост Грачкин и целился из пистолета.
Времени на раздумье не оставалось, и Бур вскинул оружие, но поперёд прозвучали два выстрела. Сначала выстрелил Грачкин, на удивление попал, но порадоваться удаче не успел, рухнул с пробитой головой: со стороны десанта его снял снайпер. Бур посмотрел в сторону беглецов. Двое подтаскивали к боту третьего. Справа в камнях наметилось движение. Это часть немцев, что должны были по сценарию прикрывать побег Скорцени, решили: раз пошла такая пьянка, побежим и мы, вдруг повезёт!
«Чёрт! Чёрт! Чёрт!» Бур со стоном опустился за валун и выпустил в воздух комбинированную сигнальную ракету, которая на высоте 200 м рассыпалась на пять красных звёздочек. Для всех причастных это означало: «Тушите свет!». Находящиеся на берегу спецназовцы стали осекать огнём вторую группу беглецов – массовый побег предусмотрен сценарием не был. Десант решил вступиться за своих, и пальба поднялась нешуточная. Меж тем бот уже подходил к борту лодки, команда которой в спешке расчехляла пушку.
Бур в бинокль с тревогой следил за этими приготовлениями. В принципе, особо он не волновался. Вместе с ракетами с хорошо замаскированной на одной из лагерных вышек антенны ушёл сигнал пасущимся неподалёку эсминцам, и их появление на сцене театра военных действий было делом минут. Однако попадать под артобстрел, пусть и кратковременный, всё одно не хотелось.
Поэтому Бур облегчённо вздохнул, когда подводники на палубе резко бросили своё занятие, а шедший к берегу бот повернул назад. Вид погружающейся подводной лодки бодрости десанту не придал, а когда в поле зрения появились эсминцы, огонь с их стороны и вовсе затих.
Когда от борта одного из эсминцев отвалили мотоботы, десант выбросил белый флаг.
Бур, не обращая внимания на понуро стоящих десантников, к которым спецназовцы, одетые в форму лагерной охраны, гнали и оставшихся в живых беглецов из второй группы, опрашивал своих:
– Потери?
– Трое легкораненых, не считая того, капитана.
– Ясно. Видели, в кого он успел попасть?
– В кого – нет, но не в здоровяка. Не убил, ранил, это точно!
«Фогель или Малыш, скверно». В лагерь Бур решил не возвращаться. Его тут быть не должно? Не должно! Сел в бот и отбыл на эсминец.
Ни перемены в поведении охраны, которая неожиданно жёстко стала наводить в лагере порядок, ни даже внезапно заработавшая радиостанция, не произвели на Шарабарина ровно никакого впечатления. Заметил ли он всё это вообще? Даже гибель Грачкина воспринял без особого интереса – собственная судьба волновала его куда больше. А вот тут всё было ой как нехорошо! Его прислали наводить в лагере образцовый порядок, а он допустил побег! Как человек военный, Шарабарин понимал: то, что он всего второй день как вступил в должность коменданта, не оправдание. Валить всё на подчинённых? Так не на кого. Вот был бы жив Грачкин… Мёртвым не отгородишься, не поймут, и младшим лейтенантом не прикроешься – не того полёта птица. Прежний комендант? Выскользнет. Он бы сам точно выскользнул.
От кажущейся безысходности Шарабарин впал в прострацию и тупо перелистывал служебные бумаги, почти не вникая в их суть, пока не зацепился взглядом за знакомую фамилию. Так, это что? Акт проверки? Серьёзных замечаний нет. Число. Совсем недавнее! И подпись: член комиссии Жехорская. Шарабарин почувствовал, как по телу прокатилась горячая волна. Вот он, мизерный, но шанс. Правда, придётся пасть в ноги дядюшке, но это пустяки в сравнении с тем, что его ожидает. Лишь бы Жехорский не был в курсе того, что он пытался сделать с его дочерью. А по тем данным, которыми он располагал, тот как раз не в курсе…
Сталин был подавлен. Из доклада Судоплатова, каким бы скупым и щадящим он ни был, виновником происшествия, которое едва не привело к провалу всей операции, был именно он, Сталин. Но ведь он всего лишь хотел избавиться от комплекса вины перед Машенькой и Мишей, который испытывал после того мерзкого случая, и раздавить наконец эту гадину, Шарабарина! Ну, ужо он ему теперь!
Телефонный звонок отвлёк его от недобрых мыслей. Сталин посмотрел на аппарат. Ему казалось, что он умеет понимать своего скромного, но незаменимого в работе помощника. Телефон – так ему казалось – звонком предупреждал хозяина о характере предстоящего разговора. На этот раз трель была предупреждающей, чуть тревожной. Сталин нахмурил густые, но уже основательно седые брови, снял трубку. Звонил Жехорский:
– Здравствуй, Иосиф, надо встретиться!
Вход на смотровую площадку Дворца Народов для обычной публики в этот час был закрыт. Жехорский любил иногда подниматься сюда после работы. Пройдёшься по периметру любуясь вечерней Москвой, изредка раскланиваясь с такими же, как ты сам, VIPами, отпустишь поднатянутые за нелёгкий день нервишки, и домой, к жене.
Сегодня Жехорский совершал любимый променад в компании Сталина.
– Понимаешь, Иосиф, он очень меня просил. Рассказал, что сестра приползла к нему на коленях, и это после стольких лет размолвки! Говорил, что очень не хочет вмешивать в эту историю мою дочь. Племянник, мол, показывал ему какие-то бумаги, доказывающие пусть косвенную, но причастность Машани к тому, что с ним случилось…