Звезды южного неба
Шрифт:
Тишина, царившая в кабине, казалась Эстелле невыносимой. Она мечтала вновь услышать успокаивающий гул двигателя.
— О боже! — воскликнула она. — Мы ведь не погибнем?
— Я сделаю все, что смогу, Эстелла, — спокойно ответил Мерфи. Бросив на нее взгляд, он увидел, что она сильно побледнела. — Не бойтесь! Все будет в порядке, — сказал Майкл. Повернув штурвал, он сделал еще один вираж. Они уже опустились на триста метров.
Тот факт, что Мерфи перестал шутить и говорил очень серьезно, привел Эстеллу в ужас. Если он так серьезно относится к их положению, значит, они действительно в беде.
Как только двигатель перестал работать, Эстелла сразу подумала о своем будущем ребенке. Она крепко обхватила свой живот, будто стараясь защитить зревшую в ней новую жизнь. «Я не должна умереть, — думала она. — Мой дорогой ребенок еще не родился».
— Мы не должны разбиться, Мерфи, не должны! — воскликнула она, схватив руку Мерфи.
— Мы не разобьемся, Эстелла, — сказал он, посмотрев на нее. — Не надо паниковать.
До земли оставалось не более ста пятидесяти метров. И, по мнению Эстеллы, они теряли высоту с ужасающей скоростью.
— Вы не понимаете! — воскликнула она.
— Знаю, что вы напуганы, но я не первый год летаю. Может, нас и потрясет немного при посадке, но все будет хорошо, — Майкл знал, что преуменьшает опасность. Это приземление могло кончиться катастрофой. Пустыня Симпсон с ее скалами и оврагами мало подходила для вынужденной посадки.
— Я… я беременна, — выпалила вдруг Эстелла.
— Что?! — лицо Мерфи посерело.
— Я не хочу, чтобы мой ребенок погиб, еще не родившись.
— Боже, Эстелла! Ну и время вы выбрали для таких новостей! — у него даже голова закружилась от мысли о том, что с ними может случиться. — Почему же вы не говорили об этом раньше?
По его тону Эстелла поняла, что, знай он об этом раньше, отказался бы возить ее на пастбища.
— Я не хотела, чтобы об этом кто-нибудь знал.
Вдруг Мерфи стало совсем плохо. Ему не нужна была такая ответственность. У него в голове промелькнули ужасные воспоминания.
Лоб Мерфи покрылся каплями пота. Увидев это, Эстелла по-настоящему запаниковала.
У нее от страха закружилась голова, и она вдруг стала задыхаться.
— Мы… мы умрем, да? — Эстелла посмотрела в иллюминатор на землю, которая проносилась под крылом, и увидела, сколько там валунов и ям.
— Опустите голову вниз, — проговорил Мерфи сквозь стиснутые зубы, весь сжимаясь перед посадкой.
Он понимал, что им обоим очень повезет, если они сейчас не погибнут.
Эстелла бросила на него взгляд. Мерфи так сильно сжимал штурвал, что у него побелели костяшки пальцев.
— Опустите голову, Эстелла! — крикнул он, когда заднее шасси самолета коснулось земли.
Эстелла почувствовала, как задрожал самолет, когда шасси запрыгало по камням. Когда оно врезалось в большой валун, торчавший из песка, передние шасси ударились о землю с такой силой, что их стойки подломились. Эстелла услышала оглушительный скрежет, когда металл фюзеляжа врезался в землю. Потом вдруг раздался резкий громкий треск, и пропеллер ударился о камни, а его лопасти загнулись назад. На фоне своих собственных криков Эстелла услышала, как чертыхался Мерфи. Задняя часть самолета резко поднялась в воздух, потом самолет завалился на правый бок, и камни и кусты врезались в борт, вдребезги разбив иллюминаторы. Эстелла сидела, низко опустив голову и так сильно сжав ладони бедрами, что они онемели. Она не видела, как фюзеляж разорвало, будто консервную банку, как двигатель ворвался в кабину, прежде чем самолет, страшно содрогнувшись в последний раз, наконец, замер.
Глава 22
— Джеймс! Ты куда?
Джеймс стоял у открытой входной двери, одетый в теплое пальто, шляпу и шарф. В одной руке у него был дипломат, другой он держался за ручку. Раздраженно закатив глаза, он снова закрыл дверь, оставив за ней холодный осенний ветер. С трудом сдерживая злость, он повернулся к Давинии и заставил себя улыбнуться.
— У меня встреча с клиентом, дорогая. Я же говорил тебе вчера вечером… помнишь?
— А твой клиент не может прийти сюда? — плаксивым голосом спросила Давиния.
Она стояла на лестнице, одетая в один из своих самых безобразных, но, как она говорила, «удобных» домашних халатов. Уже не в первый раз Джеймс подумал, что она выглядит неряшливо и ни на день не моложе своих сорока лет. В ее оправдание можно было сказать, что в последнее время она почти не спала. Но тот факт, что Давиния совсем перестала следить за собой, очень раздражал его, особенно когда он мысленно возвращался к тем первым дням их любовной связи, когда ее прическа и макияж всегда выглядели идеальными.
— Я не могу пригласить его сюда, — ответил он, стиснув зубы. — Это совсем не профессионально — встречаться с клиентами дома, а не в офисе. Мне очень жаль, Давиния, что ты не желаешь этого понимать.
Но она не хотела и даже не пыталась делать вид, что понимает.
— Ты же знаешь, что нужен мне здесь, Джеймс, — сказала Давиния, спускаясь по ступеням и подходя к нему.
Джеймс уже прекрасно это знал — она нуждалась в нем с утра до вечера.
— Уверен, дорогая, что за пару часов с тобой ничего не случится, — он снова повернулся к двери.
— Ты больше меня не любишь? — спросила Давиния плаксивым голосом.
Джеймс поморщился. Ему надоела ее постоянная потребность в его заверениях. Это буквально убивало в нем все чувства к ней. Джеймс не помнил, чтобы Эстелла хоть раз задавала ему подобные глупые вопросы.
— Конечно, люблю, дорогая, — ответил он, поворачиваясь к ней. — Не знаю, что бы я без тебя делал.
— Тогда останься дома со мной! — она двумя руками схватила его ладонь.
Ему потребовалась вся его сила воли, чтобы не вырвать руку и не броситься бежать.
— Я же тебе сказал, Давиния… Меня ждет клиент. Это… это Джон Макленнон.
Джон был хорошим другом ее отчима и слыл очень влиятельным человеком. Но никакой встречи у них назначено не было.
Давиния вела себя так, будто не слышала его слов.
— Ты же знаешь, Джеймс, что можешь не работать, — сказала она, бросив на него кокетливый взгляд. Джеймс подумал, что такое девичье выражение лица совершенно глупо для женщины ее лет, и хотя ему нравилось пользоваться ее деньгами, он ненавидел, когда ему напоминали, что она содержит его. Джеймс на собственном тяжелом опыте убеждался, что душевное равновесие не купить за деньги.