Звонкий ветер странствий
Шрифт:
Он механически рванулся вниз – по направлению к болоту, где всё также неуклюже и беспомощно копошились три крохотные человеческие фигурки – но, пробежав метров пятнадцать-двадцать, резко остановился.
«Генералу и охотникам уже ничем не помочь!» – холодно и расчётливо заявил жёсткий внутренний голос. – «Шведы двигаются по вязкому болоту во много раз медленнее, чем течёт поток раскалённой лавы. И обратно – на этот безопасный склон – они уже не успеют вернуться. Минут через десять-двенадцать всё будет кончено… Беги вниз, братец, торопись! Твоя задача-максимум – добежать до лодки вдоль морского берега раньше, чем туда придёт лава. Иначе, придётся плыть по морю только при помощи рук и ног… Ну, что встал? Форверст, дурик сентиментальный, форверст…
Через некоторое время он – на бегу, всего на пару секунд – повернул голову налево. Человеческие фигурки разделились – одна направилась к склону-ребру, по которому бежал Егор, две другие продвигались в прежнем направлении, вернее, находились практически на том же самом месте. А безжалостный огненный вал был уже совсем рядом…
«Никому из них не спастись!», – скорбно резюмировал внутренний голос. – «Даже тому ухарю, который подло бросил генерала на произвол судьбы и пытается в одиночку прорваться обратно. Несколько минут и всё, конец…».
Он наддал из последних сил, резко увеличивая скорость передвижения. Показалось, или, действительно, со стороны параболической лощины долетел отчаянный крик, полный звериного ужаса и нестерпимой боли? Наверное – всего лишь – показалось, слишком большое расстояние их разделяло… Егор даже не стал поворачивать голову в ту сторону. Он и так железобетонно знал, что уже не увидит там крохотных и беззащитных фигурок, только – раскалённое ярко-алое марево (со всевозможными оттенками и переливами оранжевого), быстро продвигающееся к морю…
«Похоже, что сбылась заветная мечта романтичного шведского генерала Ерика Шлиппенбаха», – заявил циничный внутренний голос. – «Какая славная и героическая смерть! О ней юные трубадуры и менестрели – в лихо заломленных разноцветных беретах – будут распевать на площадях всех европейских городов долгие века, регулярно собирая с сентиментальных и доверчивых слушателей солидную мзду. Если, конечно же, трубадуры и менестрели узнают когда-нибудь об этой славной смерти…».
Глава двенадцатая
Благословенная бухта – под сенью банановых рощ
Это было очень трудно сделать, практически невозможно, но он, всё же, успел. Подбежал к лодке и, упершись ногами в чуть подрагивающий белоснежный песок, изо всех сил навалился на плоский, весьма условно заострённый лодочный нос.
Солнце уже наполовину скрылось за западной линией горизонта, но вокруг было светло – будто бы другое, резервное солнце висело в самом зените. За спиной Егора раздавалось уверенное, сытое и, безусловно, угрожающее ворчание. Это к морскому берегу неторопливо и торжественно выползал – из параболической болотистой лощины – широкий поток раскалённой, ярко-оранжевой вулканической лавы.
Израненную во многих местах спину уже нешуточно припекало, все мышцы бесконечно-усталого тела тоненько и жалобно ныли, сухожилия громко потрескивали от неимоверного напряжения, но тяжёлая шлюпка упрямо не желала сползать с песчаной белоснежной косы в спасительные морские волны.
«Ну, давай же, братец! Давай!», – слёзно умолял всерьёз испуганный внутренний голос. – «Напрягись! Ну, пожалуйста! Сгорим ведь, к такой-то матери… Напрягайся же, урод ленивый!!!».
Напрягся, ясен пень, не превращаться же – на самом деле – в бездарно подгоревший бифштекс. Метров сорок-пятьдесят Егор толкал лодку вперёд, и только, когда вода дошла до бёдер, он перевалился через плоский нос, вставил вёсла, лежащие на дне шлюпки, в уключины, торопливо уселся на широкое сидение (на банку – по-морскому) и размеренно погрёб, неуклонно отдаляясь от негостеприимного и жаркого берега.
Грёб он, правда, «задом-на-перёд». Во-первых, вперёд кормой. А, во-вторых, сидя лицом по ходу движения, что было в корне неправильно, так как в этот случае приходилось работать не мышцами спины, а только усталыми руками. Естественно, что скорость шлюпки в данном случае была очень далека до максимально-возможной, но… Но спину так сильно припекало, что Егору было просто страшно поворачиваться к этому раскалённому аду лицом. Да, и глаза… Как-то не хотелось – в самом расцвете лет – становиться жалким и беспомощным слепцом…
Минуты через три с половиной сзади – совершенно ожидаемо – раздалось громкое, злое, восторженное и где-то, даже, узнаваемое шипенье.
«Очень похоже, что на островном берегу закипел гигантский – весь такой необъятный из себя – эмалированный чайник», – неуклюже пошутил смертельно-усталый внутренний голос, но, почувствовав, что в данный момент Егор не предрасположен к плоскому юмору, поспешно уточнил: – «Это расплавленная вулканическая лава встретилась, наконец-таки, с Карибским морем и сейчас трудолюбиво испаряет изумрудную водичку. Приготовься, братец, сейчас резко стемнеет…».
Не успел Егор поинтересоваться у внутреннего голоса – насчёт последнего предположения, мол: – «Шутка такая, или где?», как вокруг, действительно, начало очень быстро темнеть…
– Вот же, блин, прорицатель хренов нашёлся! – негромко выругался Егор, разворачивая лодку кормой к побережью.
Оказалось, что это высокая и плотная стена водяного пара, образовавшаяся при долгожданной встрече раскалённой лавы с морской водой, закрыла собой малиново-оранжевое зарево вулканического извержения. Частично, конечно же, закрыла, розоватое свечение, всё равно, упрямо проступало сквозь молочно-белую стену. Но в неравной борьбе с ночной тропической темнотой это помогало слабо – закат уже окончательно догорел, а луна и звёзды были надёжно спрятаны за серыми облаками, появившимися невесть откуда.
Неожиданно запахло гарью, а из низких облаков пошёл снег… Егор, отпустив на минутку правое весло, ловко поймал ладонью несколько неправдоподобно-крупных перьевых снежинок и старательно растёр их между пальцами.
«Вулканический пепел, понятное дело!», – уверенно определил умный внутренний голос.
Дальше Егор погрёб уже нормально – лодочным носом вперёд. На море царствовал полный штиль, морская гладь ласково – вся целиком – едва-едва покачивалась, словно мыльная вода в банном тазике, который случайно толкнул ногой неуклюжий сосед.