...начинают и проигрывают
Шрифт:
Произошла катастрофа! Непредвиденная катастрофа с далеко идущими последствиями! И ведь это можно было предусмотреть. Надо было!
Эх, детектив-дефектив!…
К счастью для Аделаиды, ее не оказалось в тот момент в приемной, Она, конечно, встала бы у меня на пути, и я бы смел ее, как пушинку.
Ворвался к Вадиму и с порога:
— Ты его выпустил? Ты?
Мой крик его не тронул — прокурорские уши слышали и нэ такие вопли. Глянул на меня внимательно:
— Сначала садись… Вот так!… Ну, здравствуй.
—
– Подымишь?— перебил он.— Нет? Твое дело.
Закурил сам, пустил дым через ноздри и, откинувшись в кресле, со смешком покачал головой:
— Откалываешь номера! Я даже подумал: пьян.
– Нет, Вадим, ты соображаешь, что наделал?
— А что, собственно, случилось?— Вадим непонимаю ще наморщил лоб.— Не ты ли сам, дорогой товарищ Клепиков, вот здесь, в этом же кабинете, сидя на том же стуле, доказывал мне, что старик Арсеньев прав, что парень невиновен и его нужно освободить? А теперь, когда я, спокойно поразмыслив на досуге, пришел к то му же выводу, ты вламываешься ко мне и поднимаешь хай!
Он же прав! С какой стороны ни возьми, Вадим прав! Ну, считал сначала так, потом иначе. Что он, не может ошибиться? Не может исправлять свои ошибки? Это я сам выдумал: прокурор жаждет крови — и решил на основании своей собственной придумки, что Вадим не выпустит Смагина…
— И вообще — ты кто: юрист или авантюрист?— гла за Вадима стали холодными и строгими:— Арестованного разагитировал, наплел ему каких-то историй; тот да же без тебя из тюрьмы выходить не хотел. Знаешь, что полагается за такие штучки-дрючки?
— Значит, Андрей сказал?— я отнял руки от лица.- Сказал, а ты все равно? Эх…
Слушай, а тебе не кажется, что ты злоупотребля ешь моей дружбой?— Вадим гневно сжал губы, и они некрасиво расплющились, потеряв форму сердечка.-Что за тон? Вот возьму и вышвырну тебя из кабинета, как котенка!— И мгновенно смягчившись, сожалея, видимо, о своей резкости, продолжал уже в другом, дружеском тоне.— Как тебе не стыдно, Виктор! Я не человек, да? У меня нет человеческих чувств, нет гуманности, нет справедливости — все растерял! Вижу, что парень не виноват,— и должен держать его в каталажке. Почему? Во имя чего? Непонятно!… Темнишь что-то, Виктор, ой, темнишь! Если у тебя есть новые доказательства пожалуйста, давай выкладывай, рассмотрим вместе, я сам буду рад…
В кабинет, задыхаясь, ворвалась Аделаида.
— Идут!
Вадим поднялся, поправил галстук, прическу.
Продолжим завтра,— сказал торопливо.— А сейчас извини…
И вышел из-за письменного стола навстречу посетителям. Трое мужчин, все в очках, все очень солидные и важные, все с одинаковыми кожаными папками, отделанными блестящими металлическими полосками.
Аделаида пропустила меня в приемную и осторожно, чтобы не хлопнуть, прикрыла дверь.
— Что за деятели?— спросил я.
— Деятели!— Она возмущенно фыркнула.— Выражения у вас… Товарищи из генеральной прокуратуры с проверкой.
Ах, с проверкой?… Тогда все ясно! Вот откуда взялся Вадимов гуманизм! Проверяющие ведь будут смотреть дела, санкции, ордера, говорить с арестованными; он и чистит перышки.
Кое-кому повезло, в том числе и Андрею. А вот мне нет!… Хотя везение тут ни при чем. Просто много на себя взял. Надо было знать, с кем имеешь дело.
Предлагал ведь мне Глеб Максимович поговорить с Вадимом, Так ведь нет!"Сказал — не выпустит», «Вдруг у него не бывает»…
И все почему?— беспощадно бичевал я сам себя.— Потому что не хотелось идти к Вадиму с новой просьбой. Потому что, видите ли, неудобно было. Неудобно! А теперь как — удобнее? Теперь, когда получается, что я самый настоящий трепач, из-за которого может сорваться операция? Те увидят Андрея на свободе — и сразу все поймут.
Скорей на комбинат! Попытаться исправить промах, если он еще исправим.
По дороге я дважды звонил Глебу Максимовичу: с почтамта, из средней школы. Ответ один: нет на месте. Когда будет? Неизвестно.
Не поехал ли он тоже в Зеленодольск?
Прямо из проходной я направился в гараж. Степан Олеша возится возле машины с гаечным ключом.
— Здорово!— хлопнул его по спине.— Смагин еще не появлялся?
— Нет!— он выпучил свои цыганские глаза.— А раз ее его выпустили?
— Точно!— сказал я весело.— Ты парень с головой, угадал!— Поманил его пальцем поближе, прищурил глаз.— Пусть себе резвится до поры до времени, поводок-то у нас. Понятно?
— Факт!— Олеша сиял от удовольствия.— Очень да же понятно. Тактика, да?
— Только ему ни слова!— «спохватился» я.
— Ага! Он думает… Ха-ха! А вы…— Он скрестил пальцы решеткой.— Ха-ха…
Уже на лестнице, бросив украдкой взгляд в гараж, я увидел Олешу у соседнего грузовика. Обтирая руки ветошью, он что-то нашептывал старому Бондарю.
Так, заработала машина — теперь не остановишь.
В диспетчерской дежурил Тиунов. Вместе с Зинаидой Григорьевной и еще одной незнакомой мне женщиной с вислым носом он сверял какие-то бухгалтерские ведомости.
Я поздоровался, махнул приветственно Зинаиде Григорьевне.
— Можно вас на два слова?— обратился к Тиунову.
Предупредил, что не сегодня-завтра вернется на работу Андрей Смагин. Тиунов изменился в лице.
— Допускать?— спросил он встревоженно.
— Можно, но…— Обе бухгалтерши пожирали меня любопытными глазами. Пусть! Быстрее разнесется по комбинату.— В рейсы — ни под каким видом. Пусть всегда будет у вас на глазах. Ремонт, техобслуживание — не знаю.
— Понял, понял,— закивал диспетчер.— Значит, не то, чтобы все с него снято…
— Да вы что!— И, словно заминая разговор, обра тился шутливо к Зинаиде Григорьевне:— Как вы тут без меня?