04.1912
Шрифт:
Лиззи, очутившись в зале, растерялась. Здесь было слишком шумно, слишком много людей, слишком много движения. Лиззи застыла на пороге и едва было не подвернулась под локоть чрезмерно представительной мадам, что спешила к длинному столу в центре зала, придерживая одной рукой юбку. Дама едва увернулась, выругалась и исчезла в серой толпе. Толпа волновалась, как море в часы прилива, и равномерно, размеренно гудела.
Лиззи испуганно огляделась: Джо, Бетти, мистер Палмер и даже крепкий чернявый детина пропали. На неё накатывали рокочущие, беспокойные, загадочные людские волны.
— Джо! — воскликнула Лиззи и поперхнулась жаром. В залу набилось столько людей, что здесь нечем было дышать: казалось, лёгкие изнутри выжигают кочергой. — Джо! Где ты?
Под локтями двух радостных девушек в цветастых платьях поднырнула быстрая тень. Лиззи тотчас схватили за руку и лихо закрутили. Джо улыбнулся ей с высоты своего роста и лукаво поинтересовался:
— Испугалась? Потерялась?
Лиззи рванулась прочь и тут же скрестила руки на груди. Она неуверенно ёжилась, стараясь отгородиться то от одного, то от другого пассажира, что неожиданно выныривали из волнующейся людской массы и проскальзывали непозволительно близко. Где-то в центре помещения слышались неуклюжее поскрипывание фиддлов и радостные возгласы энергичных волынок. Зал распевался, наполняясь музыкой и танцами.
— Я не потерялась и не испугалась! — отрезала Лиззи и побрела наугад — к центру, где особенно громко шумела нескладная музыка, ещё не связанная в цельную мелодию.
Джо неотвязно шёл за нею, посверкивая глазами со всезнающим нахальством цыганского мальчишки.
— Возможно, — согласился он, — очень хотелось бы в это верить, Лиззи, потому что у тебя были испуганные глаза. Но я даже рад, что увидел на твоём лице хоть какие-то чувства.
Лиззи не знала, как объяснить, что именно она сейчас испытывает. Вне сомнений, Джо Дойл много увидел и узнал на своём коротком веку, но едва ли ему доводилось сталкиваться с таким обманом, с такими неожиданными и непоправимыми изменениями, которые совсем не хотелось впускать в стремительно распадающуюся по кускам жизнь. Джо Дойл не мог понять, что даже сейчас сердце Лиззи, хотя она и улыбалась, и удивлённо взмётывала брови, и даже тихо посмеивалась в кулак, не прекращала сжимать страшная, склизкая и холодная властная лапа. Куда Лиззи ни рванулась бы, как она ни пыталась бы извиваться и биться, лапа не становилась легче, она была везде и нигде одновременно, её пугающая тень ни на секунду не отступала и не прекращала преследование.
— Если они собираются устроить общую пляску, сейчас самое время, — бодро сказал Джо у неё за спиной, — ты посмотри, кого тут только ни встретишь!
Лиззи потерянно осмотрелась. Действительно, кругом неё толпилось неисчислимое количество людей. Тут мелькали и бывшие английские мастеровые в потрёпанных куртках, с просевшими карманами, и итальянские эмигранты, которых легко было угадать по бурной жестикуляции и громкому голосу, и темпераментные ирландцы, лихо отплясывавшие у столов… Стены подпирали почтенные дамы в длинных неудобных платьях и старухи с согбенными спинами-вопросительными знаками; крепкие молодчики вроде их провожатого расчищали место для танцев, а дети носились туда-сюда и везде вносили сумятицу.
— Это не ваши унылые барские собрания, — хвастливо заметил Джо, — видишь, все делают что хотят, и всем весело, потому что не надо задавать глупые вопросы, на которые полагается получать глупые ответы, как это у вас принято.
Лиззи его не услышала. Она внимательно смотрела на группку музыкантов: те скучились у одного из столов и готовили инструменты. Несколько юношей с редкой щетиной на щеках раскладывали тонкие изящные вислы, хитроватого вида старичок с прищуренным левым глазом любовно поглаживал потёртую, блестящую на боках волынку, а чуть поодаль разместились крепкие парни, вооружённые мощными бойранами — деревянными рамами, обтянутыми самой настоящей кожей. Были тут и банджо, и фиддл, лёгкая и звучная ирландская скрипка, и все эти инструменты звучали и пробовали голоса в шумной неразберихе, прилаживались друг к другу. Дети и ретивые молодые люди начинали невнятно отплясывать, стоило грянуть первым звукам пробной мелодии, и не останавливались даже тогда, когда эта мелодия замолкала. За спинами музыкантов сидели, привалившись плечо к плечу, старик и маленькая, седая, трясущаяся старушонка в тёплой шали, они умильно качали головами и похлопывали себя по коленям, точно отсчитывая такт.
— Это… что это? — прошептала Лиззи.
В стремительном потоке человеческого счастья, улыбок и безумства она чувствовала себя приблудным листком, чужой, тенью. Каждый из пассажиров, казалось, понимал, что происходит, и полной грудью ловил счастье, но Лиззи стояла потерянная, хлопала глазами и пыталась понять, о чём гудит многоголосая толпа.
— Что это? — повторила она и дёрнула Джо за рукав.
Джо осенил её радостной улыбкой и склонился, подставляя ухо. Из-за восторженной какофонии, которая царила в зале, почти ничего не было слышно.
— Сейчас плясать будут! — крикнул Джо. Его голос еле пробивался сквозь ворчание толпы. — Вот погоди немного, совсем немного, и всё начнётся!
Лиззи не отпускала его руки. Мёртвой хваткой она держалась за Джо, как за надёжнейший якорь — как за то, что удержало бы её, не позволив сорваться в водоворот безумия.
— Но как? Кто? С кем?
Джо поглядел на неё слегка озадаченно, словно бы в его глазах подобный вопрос казался в высшей степени неуместным.
— А какая разница? — спросил он.
— Но… я не понимаю… совсем не понимаю, что происходит! — Лиззи отчаянно вцепилась ему в плечи, подпрыгнула и прокричала в самое ухо.
Джо поставил её на место, и его лицо снова тронула та самая беспечная цыганистая улыбка. Если бы Джо не рассказывал ей о своих родителях, Лиззи с готовностью посчитала бы, что в его жилах нет ни капли ни английской, ни ирландской крови.
— Лиззи, — сказал Джо, — тут не надо думать и понимать! Просто нужно двигаться!
Лиззи не почувствовала после его слов никакого облегчения. Она держалась за Джо так же крепко, как и тогда, когда он привёл её сюда, и испуганно осматривалась в поисках своего провожатого. Ни его, ни краснощёкого мистера Палмера, ни Бетти она не заметила. Всех троих съела взволнованная, румяная, непрестанно бормочущая и движущаяся толпа.
Музыканты, наконец, приладились друг к другу, и зал огласила первая протяжная фраза мелодии. Быстрыми переливами в разговор вступило банджо. Глаза Джо разгорелись жарким воодушевлением, и он схватил руку Лиззи так крепко, что у неё похолодели пальцы.
— Давай! — крикнул Джо и повлёк её за собой сквозь стайки взволнованно шумящих пассажиров.
Девушки, мимо которых они пробивались, уже почувствовали телом мелодию; они начали подтанцовывать — пока неуверенно и мягко, но в каждом их шаге и каждом движении их рук чувствовались гибкость, лёгкость, очарование. Они походили на резвящихся граций. Лиззи неаккуратно пригнулась, пробегая у девушек под воздетыми руками, и случайно пихнула одну так, что та покачнулась и едва не сбилась с фигуры танца.
— Куда ты меня ведёшь?! — прокричала Лиззи. Кругом было так шумно, что ей приходилось вопить, едва ли не срывая голос.
Там, куда стремился Джо, безумно грохотали инструменты и умолкало всё остальное. Голоса танцоров казались не громче шороха молодой древесной листвы, а бойраны, напротив, грохотали, как валуны во время обвала. Весёлыми трелями к их равномерному бормотанию присоединились бойкие фиддлы: они брали верхнюю ноту, нижнюю, ещё одну верхнюю, выше, выше и снова спускались, и возвращались, как будто бы бегали по бесконечной лестнице по кругу. Волынки усердно вносили свою лепту в мелодию, изредка поддакивало, словно подчёркивая значимость фразы, звонкое банджо.