11 сентября и другие рассказы
Шрифт:
— Что с тобой?
— Ничего.
— Я же вижу, ты чем-то недоволен.
Серёжа посмотрел на неё исподлобья.
— Не дуйся, чудак, лопнуть можешь. Вопрос-то тебе задали самый обычный. Ведь если тебя о том же спросил бы кто-нибудь из бывших приятелей, ты бы даже не удивился.
Нина была в одежде санитарки, на голове — косынка, вместо платья — белый халат, а через плечо перекинута сумка с медикаментами.
— Ты знаешь что, выпей-ка валидольчика, у меня есть, — она открыла сумку и притворилась, что ищет лекарство.
— Не надо, —
— Тогда пойдём танцевать.
— Не хочу.
— Как ты с девушкой разговариваешь, Серёжа. Креста на тебе нет.
Сергей посмотрел на её косынку с красным крестом, но даже не улыбнулся.
— Захар, наверно, думает, что если я из Сибири, то уж и не знаю, какие на свете люди живут? Да я вашу историю знаю не хуже его. Мой дед был священником и заставлял меня изучать Библию.
— Да брось ты ворчать, пойдём лучше потанцуем, — она прижалась к Серёже и сквозь тонкий халатик он почувствовал всё её тело. Мысли его приняли совершенно другой оборот…
Вскоре все уже знали про неудачную попытку Захара пошутить и его неловкий вопрос стал в компании притчей во языцех. Серёжа наверняка бы забыл о своей обиде, если бы через несколько лет, когда Нина выходила за него замуж, Захар во всеуслышание не спросил его, ожидал ли он увидеть столько евреев на свадьбе русского человека. К тому времени Сергей уже переболел политической корректностью и не обратил внимания на вопрос. Потом он получил работу в Нью-Йорке и молодые уехали в столицу.
Захар, насмотревшись за несколько лет празднования Хэллоуина на чертей, кикимор и арабских шейхов, открыл магазин одежды и выставил в витрине образцы костюмов разных времён и народов. Ни Сергей, ни Нина в его магазине ещё не были, а он хотел показать им новые экспонаты. О том, что они приедут в Миннеаполис он узнал от Лизы и настоял, чтобы, по крайней мере, день перед Хэллоуином ребята провели у него. Они приехали к нему на обед, после чего Нина вернулась к матери, а Серёжа остался у Захара и на следущий день в одежде митрополита встречал гостей.
Как обычно Илья с Лизой приехали последними.
Когда они вошли, Серёжа широко их перекрестил, окропил святой водой и поздравил с обращением в истинную веру.
— Нет, батюшка, — возразила Лиза, — ты не можешь принять меня в лоно христианской церкви не исповедав.
— Начинай, дочь моя, то есть тёща моя.
— Тебе времени не хватит, чтобы выслушать про все мои грехи.
— Лизавета, я знаю тебя как богопослушную жену, ты специально хочешь себя очернить, а Бог за враньё карает сильнее, чем за прелюбодеяние.
— Да ты что, святой отец, я в жизни никого не обманывала.
Она опустилась на колени и, приняв позу кающейся Магдалины, стала рассказывать о том, что работает в подпольном публичном доме. Обслуживает она сильных мира сего, министров и сенаторов, султанов и миллионеров, которые, в сущности, все одинаковые свиньи. Пожалуй, единственным исключением является полковник Илья, который проявляет некоторую галантность, но его даже и клиентом назвать нельзя, потому что он никогда не платит.
— А почему же ты с него денег не берёшь?
— Потому что он лучше всех.
— Значит тебе хорошо под полковником?
— Не всегда, батюшка. Когда он напьётся, начинает приставать к девкам с большими сиськами, — Лиза поправила парик, подтянула колготки и уставилась на огромный бюст Захара, который загримировался под мадам Грицацуеву, — конечно, это признак плохого вкуса, но что взять со служивого.
— Бери что можешь, дочь моя.
— Я стараюсь, батюшка, но обидно ведь, я и на панель-то пошла, чтобы его поддержать. Он только считает себя героем-любовником, а на самом деле живёт как блаженный, даже воровать не умеет.
— Неужели вам на жизнь не хватает?
— Конечно, нет. Теперь каждый клиент хочет сэкономить. Вот вчера, например, заказал меня один священник, так вместо денег он стал меня исповедывать, и я до сих пор не знаю, имел ли он на это право.
— Имел, — уверенно сказал Серёжа, защищая честь рясы.
— Значит, я чиста, как ангел, потому что с тех пор даже и согрешить не успела.
— Принимай постриг, дочь моя, тогда, как любимую тёщу я устрою тебя в лучший монастырь и ты станешь первой блядью, которая попадёт туда прямо из публичного дома.
— Не первой, святой отец, — вмешалась Нина, скромно потупив глаза, — далеко не первой.
— А ты жена молчи, тебя не спрашивают, — оборвал её Сергей.
— Какая я тебе жена, я тебе сестра во Христе, я же монашенка.
— Из тебя монашенка, как…
— Не спорьте, дети мои, — сказала Лиза, — всё равно я в монастырь не пойду, я буду жить на воле, с полковником.
— Так вы ведь не женаты, ма.
— Я их сейчас обвенчаю, — сказал Сергей, — Илья, иди сюда, становись на колени.
— Какой ты быстрый, батюшка, может, я не хочу.
— Молчать! — повысил голос Сергей, — а то я на тебя епитимью наложу и будешь ты у меня целый год ходить трезвый, как стёклышко.
— Ты мне не грози.
— Становись и отвечай на вопросы. Согласен ли ты, раб божий Илья, взять в жёны рабу божию Лизавету?
— Она же блядь, ты сам говорил.
— Я тебя не спрашиваю, кто она, я тебя спрашиваю, согласен ли ты взять её в жёны.
— Нет, — ответил Илья.
— Я не расслышал, сын, мой, — сказал Сергей, поднимая тяжёлый медный крест над его головой.
— Дай мне хоть кипу одеть, — попросил Илья, опасливо косясь на крест.
— Во время христианского обряда не положено.
— Так я же еврей, хочешь докажу, — Илья стал расстёгивать ширинку.
— Не надо, — остановил его Сергей, — я тебе и так верю.
— Тогда давай кипу.
Сережа снял с головы Ильи кипу, протянул ему камилавку и невозмутимо продолжал:
— Согласна ли ты, покаявшаяся грешница Лизавета, взять в мужья раба божьего Илью?
— Согласна.
— Тогда объявляю вас законными мужем и женой, живите в любви и мире. Аминь.