11 сентября и другие рассказы
Шрифт:
— Что вы на меня так смотрите? — спросила его Лиза.
— Я должен вас задержать.
— Почему?
— Губернатор недавно издал закон о задержании всех подозрительных.
— По-вашему я подозрительна?
— В такой одежде в час ночи, через неделю после Хэллоуина — да. Вы совсем не похожи на программиста.
— А на кого, по-вашему, я похожа?
— На девочку из района красных фонарей, а у нас в штате проституция запрещена по закону.
— Никакой справедливости, — сказала Лиза, — ни дочь, ни boy-friend не верили, что я смогу так натурально сыграть проститутку, а вы сразу сочли меня подозрительной. Я уж теперь и не знаю, чем мне лучше заниматься,
В это время ему что-то передали по рации, он внимательно выслушал сообщение, посмотрел на Илью, потом на Лизу, подумал немного и махнул рукой, разрешая им ехать.
Поездка в Россию
— Алё.
— Илья, мне пришёл факс из Москвы.
— Отец умер?
— Да. Я уже был в Российском консульстве, мне обещали к вечеру сделать визы.
— Ты билеты на самолёт заказал?
— Тебе — да.
— А себе?
— Я приеду позже, сейчас у меня важная встреча в Вашингтоне.
— Какая ещё встреча к чёртовой матери.
— Важная, Илюша, если я уеду, конкуренты сожрут меня с потрохами.
— Правильно сделают.
— Илюша, я сейчас очень близок к тому, чтобы заключить договор с Дженерал Электрик. Это всё равно, что завоевать золотую медаль на олимпиаде.
— Получишь её в следущий раз.
— Следующего раза не будет. Такая возможность представляется раз в жизни. Не стал чемпионом и всё, поезд ушёл, а рельсы остыли. Никого не интересует, почему ты не попал на соревнования, правительство не пустило, террористы взяли заложником или твой соперник незаметно нажрался допинга. Важен конечный результат.
— Не оправдывайся.
— Я и не оправдываюсь, я объясняю, — сказал Захар.
— Когда вылет?
— Завтра утром.
— По какому маршруту?
— Сент. Луис — Нью-Йорк — Амстердам — Москва.
— Почему ты не мог взять билеты прямо из Миннеаполиса в Нью-Йорк?
— На этот рейс всё продано. Тебе придётся ехать на перекладных. Визу тебе отдаст мой курьер в Ла Гвардии [57] у выхода на московский самолёт.
Илья выехал в аэропорт с большим запасом, но из-за плохой погоды все рейсы задерживались. Он подошёл к диспетчеру. Тот, пощёлкав на клавишах компьютера, сказал, что успеть Илья может только если полетит в Нью-Йорк напрямик, но билетов на этот рейс нет.
57
Ла Гвардия — международный аэропорт в Нью-Йорке.
— Что же делать?
— Если вы хотите я могу узнать, не посадят ли вас на служебное место. Правда, оно находится около туалета и отдохнуть на нём практически невозможно, но в данной ситуации…
— Я согласен, — перебил его Илья.
— Бегите, я им сейчас позвоню.
В самолёт Илья Окунь зашёл последний, а когда двери за ним закрылись, командир корабля объявил, что по техническим причинам вылет задерживается. Илья посмотрел на часы, он всегда делал это, когда нервничал. Скорее всего, на Московский рейс он уже опоздал, но теперь он думал о том, как перехватить курьера. Илья подозвал стюардессу. Она внимательно выслушала его и сказала:
— Я поговорю с командиром.
— Что он может сделать?
— Не знаю, посмотрим. Вы пока отдыхайте.
— Хорош отдых, — подумал Илья и закрыл глаза.
Завод, на котором отец был начальником отдела, как и большинство других военных заводов, для конспирации называли почтовым ящиком. Когда Илья был маленьким, он любил повторять фразу Захара: «Моя мама работает в банке, а папа — в ящике». Руководил заводом потомственный инженер, академик Крылов. Его держали как музейный экспонат: беспартийный, порядочный, из дворян, переживший все сталинские чистки, он был таким же редким явлением в советской военной промышленности как уцелевший динозавр. Начальник Первого отдела всё время пытался втянуть его в партию, но академик успешно отбивался.
— Я не могу выучить Устав, — говорил он чекисту, — все выходные сижу и учу, а в понедельник пытаюсь повторить — и ничего не помню. Я уж до дыр его зачитал и всё никак.
— А мы вам скажем, какие вопросы будем задавать.
— Нет, это нехорошо. Я ведь сам в институте преподаю и за жульничество студентов с экзаменов выгоняю. Кажется, в уставе вашей партии тоже что-то говорится про честь и совесть, а?
— Конечно, говорится, но есть ведь и неуставные отношения и вас можно принять по совокупности заслуг.
— Нет, я не хочу выделяться.
— Вы и так выделяетесь.
— Чем?
— Тем, что у вас отделами руководят одни Рабиновичи.
— Ну и что?
— Вы и сами должны понимать. Я лично против них ничего не имею, но лучше пусть работают на других должностях, пониже.
— Это почему? — разыгрывая из себя святую простоту, удивлялся академик.
— Потому что они в любой момент могут смотаться в Израиль.
— Никуда они не смотаются, у них допуск и ваши же люди их отсюда не выпустят.
— Конечно, не выпустят, но всё равно должен быть порядок.
— У меня и так порядок, можете справиться в министерстве.
Крылов прекрасно знал, что министр прикрывался успехами завода Крылова как красным знаменем и разрешал ему любые вольности в подборе кадров. Сам же Крылов менять своих помощников не собирался. Многих он принял ещё молодыми людьми во время кампании «врачей-вредителей» и «безродных космополитов», когда они оказались на улице без средств к существованию. Он говорил друзьям, что эти евреи хотели сыграть в его ящик, а он вместо этого взял их под своё крыло. Когда же он наберёт достаточное их количество, то откроет на своём заводе филиал синагоги.
После развала Советского Союза, академика Крылова отправили на пенсию, а завод распродали по частям. Бывшие сотрудники Окуня-старшего стали приспосабливаться к новой действительности, некоторые смирились с падением своего социального статуса, другие переквалифицировались в фермеров и жили на своих дачах натуральным хозяйством, а третьи, шагая по трупам, лезли вверх. Борис Яковлевич Окунь очень быстро из физически здорового пожилого человека превратился в старика.
Его старший сын, Захар приехал тогда в Россию, чтобы прощупать почву для создания бизнеса. Перемены, произошедшие в стране, казались ему невероятными. Он как Александр Иванович Корейко почувствовал, что нужно ловить момент и вместо двух недель пробыл в Москве несколько месяцев. За это время он оформил отцу гостевую визу в Америку. В Миннеаполис они прилетели вместе и Борис Яковлевич поселился у старшего сына, а к младшему, Илье приезжал, чтобы поиграть с внуком. Он вообще очень много общался с внуками и с сожалением думал, что в молодости пренебрегал своими родительскими обязанностями. Тогда у него не хватало времени на детей и теперь он с большим опозданием испытывал чувства, которые раньше прошли мимо него. Внукам тоже было с ним интересно, для них его рассказы были историями из другого мира и другого времени.