12 Жизнеописаний

Вазари Джорджо

В те времена у Лоренцо Медичи Великолепного в его саду на площади Сан-Марко служил скульптор Бертольдо ⁴не столько в качестве стража и хранителя многочисленных прекрасных древностей, которые тот скопил и собрал здесь, не жалея расходов, сколько из желания Лоренцо создать школу искусных живописцев и скульпторов и поставить их главою и руководителем вышеназванного Бертольдо, бывшего учеником Донателло; хотя был он стар и сам работать уже не мог, тем не менее оставался мастером очень опытным и известным благодаря тщательнейше выполненной им отделке кафедры учителя его Донателло, а также многим другим наброскам из бронзы с изображениями битв и прочим мелочам, по мастерской обработке которых он не имел тогда во Флоренции себе соперников. И вот Лоренцо, питая величайшую любовь к живописи и скульптуре и огорчаясь тем, что в его время не встречалось знаменитых и благородных скульпторов, хотя немало было живописцев очень большой ценности и славы, решил, как я и сказал, основать школу, и спросил Доменико Гирландайо, если в его мастерской имеются способные ученики, прислать их к нему в сад, где он даст им навыки и образование, прославляя и себя и его, и свой город. Вследствие этого Доменико в качестве лучших учеников вместе с другими послал к нему Микеланджело и Франческо Граначчи. И вот направились они в сад и увидели, что молодой Торриджано деи Торриджани копировал в глине какие- то статуи, данные ему Бертольдо. Видя это, и Микеланджело из соревнования вылепил их несколько, а Лоренцо, видя его прекрасное дарование, навсегда его отметил; приободренный этим, через несколько дней принялся он копировать в мраморе имевшуюся там античную голову Фавна, старого и морщинистого, с отбитым носом и смеющимся ртом; и хоть никогда Микеланджело в руках не держал ни мрамора, ни резца, подделка удалась ему так, что Великолепный изумился, и, видя, как по собственной своей фантазии открыл он Фавну рот и сделал ему язык и показал все зубы, Лоренцо сказал, милостиво шутя, как ему было свойственно: «Однако ты должен был бы знать, что у стариков не все зубы бывают целы, всегда скольких- нибудь у них не хватает». Микеланджело же по своей простоте, тем более, что он любил и боялся Лоренцо, подумал, что он серьезно говорит, и как только тот ушел, тотчас же сломал Фавну один зуб, сделал в десне выдолбину, точно выпал из нее зуб, и стал с нетерпением ожидать, когда Лоренцо вернется. Тот, придя, немало посмеялся простоте и добродушию его и рассказывал о выдумке его своим друзьям. Приняв тогда решение помогать и покровительствовать Микеланджело, Лоренцо послал за Лодовико, его отцом, и сказал ему, что он будет содержать у себя Микеланджело, как родного сына, на что тот охотно согласился; Великолепный отвел ему у себя в доме комнату, заботился о нем и кормил его за своим столом вместе со своими детьми и другими достойными благородными господами свиты; так почтил он Микеланджело на следующий год после того, как он был отдан Доменико, когда ему было от роду 15 или 16 лет и оставался он в этом доме 4 года, вплоть до смерти Лоренцо Великолепного в 1492 году. Получал Микеланджело в те годы от этого правителя и жалование для поддержки отца по 5 дукатов в месяц и, чтобы сделать ему приятное, дал ему Лоренцо фиолетовый плащ отцу – должность на таможне. Правда, и все ученики получали в саду Лоренцо жалованье, кто больше, кто меньше, по щедрости этого великолепного и благороднейшего гражданина, и кроме того они получали от него, пока он был жив, еще и награды.

В это время по совету Полициано ⁵, мужа в науке исключительного, Микеланджело сделал из цельного куска мрамора, подаренного ему Лоренцо, битву Геркулеса с кентаврами, столь прекрасную, что если кто-нибудь на нее посмотрит, то решит, что сделана она рукою не ученика, но известного мастера, велико- ленного в упражнениях и умелого в искусстве. Она находится теперь у его племянника Леонардо, хранимая им, как вещь редкостная; этот же Леонардо же много лет сохранял у себя в доме на память о дяде мраморный барельеф Богоматери ⁶, сделанный Микеланджело в те же годы, высотою немногим больше одного локтя; будучи весьма юным, старался он подражать манере Донателло, и так это ему удавалось, что он кажется подлинным произведением Донателло, за тем лишь изъятием, что больше в ней изящества и отчетливее рисунок. Впоследствии Леонардо подарил ее герцогу Козимо Медичи ⁷, почитавшего его творением исключительным, ибо не существует другого барельефа работы Микеланджело, кроме этой скульптуры. Возвращаясь к саду Лоренцо Великолепного, добавим, что был он переполнен древностями и убран картинами, собранными сюда красоты ради, и для изучения и наслаждения; ключи от него постоянно хранились у Микеланджело, который во всем, что делал, был гораздо подвижнее остальных и схватывал все с большой живостью. Много месяцев срисовывал он в церкви Кармине картины Мазаччо ⁸, и так правильно копировал эти творения, что художники и другие люди дивились его искусству, и вместе с его известностью росла и зависть к нему. Рассказывают, что Торриджано, друживший и шутивший с ним, завидуя большей его чести и большему умению в искусстве, с кой силой ударил его кулаком, что вдавил и переломил ему нос, оставив отметку на всю жизнь, вследствие чего Торриджано был изгнан из Флоренции, как об этом рассказано в другом месте. По смерти Лоренцо

Великолепного вернулся Микеланджело в дом отца, безмерно огорченный смертью такого прекрасного человека и такого покровителя всех дарований. В это время Микеланджело, купив себе большой кусок мрамора, сделал из него Геркулеса в четыре локтя, который много лет стоял во дворце Строцци и почитался творением удивительным, а потом в год осады Джованни Баттисты делла Палла переправил его во Францию к королю Франциску. Рассказывают, что Пьеро Медичи, уже давно знавший Микеланджело, когда стал преемником отца своего Лоренцо, часто приглашал его, если хотел купить древние камеи и инталии, а однажды зимой, когда порядочно выпало снегу во Флоренции, велел ему сделать во дворе статую из снега, которая удалась прекрасно. Таким почетом был окружен тогда за свои таланты Микеланджело, что отец, видя честь, оказываемую ему людьми знатными, стал одевать его лучше обычного. Для флорентийской церкви Санта Спирито он сделал деревянное распятие ¹⁰, помещенное под полукругом главного алтаря, где находится и теперь; он сделал его, чтобы доставить удовольствие приору, предоставившему ему комнату, где он часто занимался вскрытием трупов для изучения анатомии; занятия дали основания тому совершенству рисунка, которого достиг он впоследствии.

Произошло изгнание Медичи из Флоренции ¹¹уже за несколько недель до того Микеланджело направился в Болонью, а оттуда в Венецию, опасаясь как бы не приключилось с ним чего дурного из-за его близости к их дому, и зная, сколь дурным и распущенным было правление Пьеро Медичи, не найдя себе занятий в Венеции, он вернулся в Болонью; здесь по его беспечности случилась с ним такая неприятность: при входе в ворота он не взял удостоверения на право выхода, без коего по предписанию мессера Джованни Бентивольи ¹²чужеземцы подвергались штрафу в 50 болонских лир. Когда он попал в такую беду, и когда у него не оказалось средств для уплаты, его случайно увидал и пожалел мессер Джованни Франческо Альдовранди, один из шестнадцати правителей города, он велел рассказать себе о происшедшем, освободил Микеланджело и больше года держал его у себя в доме. Однажды Альдовранди повел его посмотреть гробницу в Сан Доменико, сделанную, как утверждают, старинными мастерами Джованни Пизано и Пикколо дель Арка, и так как не хватало на гробнице фигуры ангела, держащего подсвечник, и св. Петрония, высотою около одного локтя, спросил его, не согласится ли он их сделать, на что тот отвечал утвердительно. И получив мрамор, Микеланджело выполнил фигуры ¹³, которые оказались лучшими на гробнице; и уплатил мессер Франческо Альдовранди ему за обе тридцать дукатов. Пробыл Микеланджело в Болонье немногим больше года, скорее из внимания к Альдовранди, любившему его и за рисунок и потому еще, что благодаря приятному тосканскому произношению Микеланджело он охотно слушал в его чтении Данте, Петрарку, Бокаччо и других тосканских поэтов. Но, чувствуя, что время проходит зря, охотно вернулся Микеланджело во Флоренцию; здесь сделал он для Лоренцо ди Пьер Франческо Медичи ¹⁴из мрамора св. Иоанна мальчиком ¹⁵и вслед затем – также из мрамора – спящего Купидона ¹⁶в натуральную величину. Когда он был окончен, Микеланджело показал статую Пьер Франческо через Бальдассари дель Миланезе, который очень хвалил ее. Медичи согласился с его мнением и сказал: «Если ты закопаешь его в землю, он, конечно, сойдет за античное произведение, пошли его в Рим в качестве древности и получишь за него много больше, чем продав его здесь». Рассказывают, что Микеланджело и придал статуе такой вид, что она производила впечатление античной. Ничего в этом нет удивительного, на это хватило бы у него таланта, да даже и на большее. Другие уверяют, что Микеланджело отвез Купидона в Рим, закопал его у себя в винограднике и затем продал за античное творение кардиналу Сан-Джорджо ¹⁷, получив двести дукатов. А еще говорят, что кардиналу продал ее некто действовавший от имени Миланезе, писавший Пьер Франческо, что уплатил он Микеланджело тридцать скуди и что больше за Купидона он ничего не получил, и обманывавший кардинала, Пьер Франческо и Микеланджело; но кардинал, узнав от очевидца, что статуя сделана во Флоренции, добился истины через своего посланного и велел агенту Миланезе вернуть деньги и взять себе обратно Купидона. Статуя попала в руки герцога Валентино, он подарил ее маркизе Мантуанской, которая отвезла ее в Мантую, где она находится и сейчас. Кардинала Сан-Джорджо немало за все это хулили, ибо он не понял истинного достоинства произведения, которое зависит от его совершенства, не понял также того, что современные вещи могут быть так же хороши, как и древние, хотя бы превосходно сделанные, и что пусто тщеславие тех, которые больше гонятся за названием, чем за вещью; люди такой породы, считающиеся с видимостью, a не с сущностью, встречаются во все времена. Однако это происшествие создало такую известность Микеланджело, что он тотчас был вызван в Рим и около года прожил у кардинала Сан-Джорджо, но так как тот и искусствах понимал мало, то никаких заказов Микеланджело не давал. В то время парикмахер кардинала, будучи живописцем, очень аккуратно писавший темперой, но плохо рисовавший, подружился с Микеланджело, который сделал для него набросок св. Франциска, приемлющего стигматы, этот набросок парикмахер исполнил на доске в красках, теперь он находится в церкви Сан Франческо а Монторио, в первой слева от входа капелле ¹⁸. Впоследствии способности Микеланджело оценил мессер Якопо Галли, просвещенный римский дворянин, заказавший ему мраморного «Купидона» ¹⁹в натуральную величину и спустя немного – фигуру Вакха ²⁰в десять пядей, державшего чашу в правой руке, а в левой – шкуру тигра и гроздь винограда, на которую жадными глазами смотрит сатиренок; в этой фигуре он хотел передать причудливое сочетание: он придал Вакху стройность юноши и вместе с тем плоскость и округлость женщины; прямо удивительно, до какой степени обнаружил он свое превосходство в скульптуре над всеми современниками, работавшими до него. За эти годы в Риме его искусство достигло такой высоты, что чем-то невероятным казалась легчайшая легкость выполнения, соединенная с высокими мыслями и трудными задачами; на него с трепетом смотрели как те, кто не привык видеть подобные произведения, так и те, кто знал толк в красоте, ибо все виденное прежде оказывалось ничтожным по сравнению с его пещами. Они пробудили у кардинала Сан-Диониджи, француза, именуемого кардиналом Руанским ²¹, желание оставить по себе в столь славном городе достойную память при посредстве столь редкостного мастера и по его заказу Микеланджело исполнил статую "Скорбь о Христе» ²². Когда она была закончена, ее поставили в соборе св .Петра, в капелле Девы Марии, врачевательницы лихорадки, где был некогда храм Марса. Пусть ни один скульптор, каким бы ни был он исключительным мастером, и не думает достичь совершенства этого произведения по рисунку и совершенству; никакими трудами не достигнет он такой тонкости, такой чистоты, такой искусности в обработке мрамора, каких достиг Микеланджело, ибо явлена здесь вся сила и мощь искусства. Из всех ее красот помимо божественно сделанных тканей выделялся мертвый Христос; никто и не представляет себе, как прекрасны члены, как искусно сделано тело, как его наготе выделены мускулы, вены, жилы поверх костяка, и нет мертвеца, более сходственного с мертвецом. Здесь и нежнейшее выражение лица, здесь и соответствие сочленений и связок на руках, ногах и всего тела, отделанность артерий и вен. По правде, до изумления удивляешься, как рукою художника может быть сделано столь божественно и своеобразно, притом в кратчайшее время, произведение столь удивительное; поистине чудо в том, как камень, первоначально лишенный всякой формы, может быть доведен до такого совершенства, какого едва ли достигнет и природа, создавая живую плоть. Микеланджело так любил это произведение и труд, потраченный на него, что на этот раз, чего никогда не делал, надписал свое имя на перевязи, опоясывающей грудь Мадонны; произошло же это потому, что однажды, войдя в капеллу, где она помещена, Микеланджело нашел здесь много чужеземцев из Ломбардии, очень ее восхвалявших, причем на вопрос одного из них, кто ее сделал, другой отвечал: «наш миланец Гоббо». Ни слова не говоря, стоял Микеланджело, и несколько странным ему показалось, что другому приписывают его труды. Ночью, принеся с собой светильник и резец, он заперся здесь и на перевязи вырезал свое имя. И поистине он достиг такого совершенства, что статуя кажется живой, о чем прекраснейший поэт ²³сказал:

Достоинство и красота И скорбь: над мрамором сим полно вам стенать! Он мертв, но жив, – и снятого с креста Остерегитесь песнями поднять, Дабы до времени из мертвых не воззвать Того, кто скорбь приял один За всех, кто есть наш господин, Тебе ж – отец, супруг и сын теперь О ты, единая жена и мать и дщерь!

Благодаря этому творению приобрел он себе величайшую славу, хотя некоторые, не только одни невежды, говорят, что сделал он Мадонну чрезмерно юной. Но не принимают они во внимание и не знают, что девы непорочные не стареют и на долгое время сохраняют выражение лица своего незапятнанным, а пораженные скорбью, как Христос, испытывают обратное. Так это произведение еще гораздо больше прежних прославило и возвеличило его талант. Друзья звали его во Флоренцию, потому что здесь можно было получить глыбу мрамора, лежавшую без употребления в попечительстве флорентийского собора, которую Пьеро Содерини, получивший тогда сан пожизненного гонфалоньера города ²⁴, предлагал послать к Леонардо да Винчи и которую теперь собирался передать превосходному скульптору Андреа Контуччи Сансовино, добивавшемуся ее. Хотя было трудно высечь целую фигуру из одной этой глыбы, хотя ни у кого не хватало смелости взяться за нее, не добавляя к ней других кусков, Микеланджело уже задолго до приезда во Флоренцию стал помышлять о ней и теперь сделал попытку ее получить.

В этой глыбе было девять локтей, и на беду некий мастер Симоне да Фьезоли начал в ней высекать гиганта, но так плохо, что продырявил ему ноги, испортил все и изуродовал. Попечители собора ²⁵, не заботясь об окончании статуи, забросили эту глыбу; уже много лет дело так и оставалось, осталось бы и дальше. Измерив ее заново и рассудив, какую фигуру удобнее было бы из нее высечь, применяясь к той форме, какую придал камню изуродовавший его мастер Симоне, Микеланджело обратился с просьбой о ней к попечителям собора и к Содерини. Считая ее ни на что не пригодной и полагая, что чтобы он из нее ни сделал, все будет лучше, чем оставлять ее в таком положении, они охотно ее ему уступили, ибо разбивать ли ее на куски, оставлять ли ее затесанной в таком виде – все равно пользы от нее никакой нет. И вот вылепил Микеланджело восковую модель, создав в качестве символической фигуры для дворца Давида с пращой в руке в знак того, что он защитил свой народ и справедливо им правил, так и правители города должны мужественно его защищать и справедливо им управлять. Потом он принялся за работу в мастерских попечительства Санта Мария дель Фьоре, устроив между стеной и столами загородку вокруг мраморной глыбы, так что никому не было видно, и, непрестанно трудясь над своим произведением, довел его до конца. Был мрамор иссечен и испорчен мастером Симоном так, что в некоторых местах он не подходил к замыслу Микеланджело, и пришлось ему оставить с краев первоначальные нарезы мастера Симона, из коих некоторые и сейчас можно видеть; и поистине чудом было, как Микеланджело вернул к жизни бывшее мертвым. Когда статуя была закончена, она оказалась таких размеров, что разные поднялись споры, как передвинуть ее на площадь Синьории. И вот Джулиано да Сангалло и его брат Антонио построили из дерева крепчайшую подвижную башню и на канатах подвесили к ней статую, чтобы и при толчках она не разбилась, а двигалась, все время, покачиваясь, при помощи поворотов по бревнам, положенным на землю, потащили ее и привели в движение. На канате сделали петлю, не тугую, на которой была подвешена статуя и петля стягивалась под давлением тяжести; изобретение прекрасное и хитроумное, я зарисовал его собственной рукой в своей тетради; для связывания тяжестей оно удивительно надежно и прочно.

Случайно тогда Пьеро Содерини взглянул вверх, статуя ему очень понравилась, но когда он ее с разных сторон осмотрел, то сказал: «Нос у него, кажется мне, великоват». Приметив, что гонфалоньер стоит внизу гиганта и что зрение не позволяет ему увидеть по-настоящему, Микеланджело поднялся на мостки, устроенные на высоте плеч статуи, и, быстро схватив в левую руку резец и щепотку мраморной пыли, рассыпанной на досках мостков, стал, легонько взмахивая резцом, понемногу сбрасывать пыль, оставив нос в прежнем виде. Потом, взглянув вниз на гонфалоньера, стоявшего и глядевшего, сказал: «Теперь посмотрите». – «Теперь мне больше нравится, – ответил гонфалоньер, – вы придали больше жизни». Тогда спустился Микеланджело и про себя посмеялся над тем, как он удовлетворил желание правителя, сожалея о людях, которые, корча из себя знатоков, сами не знают, о чем говорят. Когда статую ²⁶окончательно укрепили на месте, он снял с нее покрывало, и по правде, она отняла славу у всех статуй, современных и античных, греческих и римских; можно сказать, что ни Марфорио в Риме, ни Тибр или Нил из Бельведера, ни гиганты с Монте Кавалло ²⁷ни в какое сравнение с нею не идут; так правильно, соразмерно, красиво ее сделал Микеланджело: прекрасны очертания ее ног, божественны мускулистость и стройность боков, невиданная вещь, чтобы что-нибудь сравнялось с приятностью и изяществом ее позы, а также ступней, ладоней, лица или с правильностью, искусностью и ровностью любого ее члена и чтобы все это сочеталось с общим рисунком. Видевшему ее ни к чему искать другого скульптурного произведения какого-бы то ни было художника, наших ли времен или прошедших. Получил Микеланджело за свою работу от Пьеро Содерини 400 скуди; поставили ее в 1504 году.

Прославившись благодаря ей как скульптор, он получил от того же гонфалоньера заказ на бронзовую статую Давида, и превосходно ее выполнил, гонфалоньер отослал ее во Францию ²⁸. В это же время он сделал набросок двух оставшихся неоконченными мраморных рельефов: один из них для Таддео Таддеи, и ныне находящийся в его доме, другой для Бартоломео Питти ²⁹. Его Миньято Питти, монах с Монте Оливетто, исключительный знаток космографии и других наук, а также и живописи, подарил Луиджи Гвиччардини, своему большому другу. Оба эти произведения превосходны и удивительны. Тогдаже он сделал в мраморе набросок статуи св. Матфея в попечительстве Санта Мария дель Фьоре; эта статуя – совершенство, хотя и не закончена; она научает скульпторов правильно высекать фигуры из мрамора; для этого следует очень осторожно снимать слой мрамора, сохраняя за собой возможность в случае надобности что- нибудь удалить или изменить. Сделал он также и отлил из бронзы круглое рельефное изображение Богоматери, по заказу Москерони, фламандских купцов, людей у себя на родине известнейших, которые, уплатив ему сто скуди, отослали рельеф во Фландрию ³⁰.

Флорентийский гражданин Аньоло Дони, друг Микеланджело, очень любивший собирать прекрасные творения, как древних, так и современных художников, хотел иметь какое-нибудь его произведение, и он начал писать красками тондо ³¹, изобразив на нем Мадонну, которая, опустившись на оба колена, держит на руках младенца, протягивая готовому его принять Иосифу; в повороте головы у матери Христовой и в ее взоре, пристально устремленном к высочайшей красоте Сына, выражена чудесная ее счастливость, а также желание, чтобы и святейший старец принял и ней участие, и даже при беглом взгляде видно по его лицу, как любовно, нежно и почтительно берет он младенца. Но как будто и этим не довольствуясь, Микеланджело обнаружил величайшее свое мастерство в тех нагих фигурах в глубине картины, из которых одни стоят прямо, другие – прислонившись, третьи сидят, и так тщательна и аккуратна обработка в этой картине, что из всех его картин по дереву, впрочем, немногочисленных, почитается она за самую законченную и прекрасную. Окончив картину, он дал ее слуге отнести в дом Аньоло вместе со счетом, в котором он требовал себе вознаграждения в семьдесят дукатов. Странным показалось Аньоло, человеку расчетливому, тратить такие деньги на живопись; хотя он и знал, что картина большего стоит, сказал он посланнику, что достаточно и сорока, столько и уплатил ему: тогда Микеланджело отослал ему деньги обратно, послав ему сказать, чтобы уплатил сто дукатов или вернул картину. На что Аньоло, которому нравилось произведение, сказал: «Дам ему 70»; а тот не удовлетворялся и за малое доверие к себе и потребовал у Аньоло вдвойне против того, сколько запросил сначала; таким образом, чтобы получить картину, Аньоло принужден послать ему 140 скуди.

В то время Леонардо да Винчи, художник редчайший, расписывал большую залу Совета, как о том сказано в его «Жизнеописании», а гонфалоньер Пьеро Содерини, оценив талант Микеланджело, передал ему заказ на часть этой залы, и он вступил в соревнование с Леонардо, принявшись за другую стену, сюжетом для которой он взял войну с Пизой.

Для этого Микеланджело нашел себе помещение в больнице красильщиков у Сант Онофрио и там написал картон огромных размеров, не желая, чтобы кто- нибудь видел его работу; он заполнил его нагими солдатами, из-за жары купающимися в реке Арно как раз в то время, когда в лагере забили тревогу ввиду нападения неприятеля; и было показано божественными руками Микеланджело, как выбегают из воды солдаты и торопятся: одни – вооружиться, спеша на помощь товарищам, другие – пристегнуть панцирь, третьи – схватиться за оружие, многие уже завязали стычку на конях. Среди прочих была здесь фигура старика, укрывшего голову для защиты от солнца венком из плюща. Он уселся, чтобы надеть вязаные кальсоны, которые не лезли ему на ноги, так как после купания они были еще мокры; слыша шум битвы, и крики, и бой барабанов, спешил он изо всех сил натянуть хотя бы одну штанину; помимо того, что выступали все мускулы и жилы на теле, он скорчил рот, хорошо показывая этим, как он мучается и как напрягся до кончиков ног. Были еще здесь барабанщики и солдаты, которые, связав одежду в узел, нагишом спешили к бою. Бросаются в глаза необычайные позы: кто стоит прямо, кто на коленях, кто согнулся, кто полулежит, кто прыгает кверху, и изображены они в труднейших ракурсах. Разные группы нарисованы были разными способами: то контур углем, то рисунок штрихами, то растушевка, то расцветка мелом, так как не желал он показать все свое умение. Изумленными и восхищенными остались мастера, видя, какое высшее искусство обнаружил Микеланджело на этом картоне. При взгляде на божественные фигуры некоторые из видевших говорят, что таких творений ни его руки, ни чьей иной они больше никогда не видели, что такой божественности в искусстве никакому другому таланту не достичь. И по правде, можно этому поверить, ибо, когда картон был закончен и перенесен в Папскую залу, к великому прославлению искусства и к величайшей славе Микеланджело, то все изучавшие этот картон и срисовывавшие его, как это и впоследствии было обычаем во Флоренции и у чужеземцев и у местных жителей, достигли выдающегося положения в искусстве, как мы увидим дальше. Поэтому кар тону учились друг его Аристотеле да Сангалло, Ридольфо Гирландайо, Рафаэль Санцио из Урбино, Франческо Граначчи, Баччо Бандинелли и испанец Алонзо Берругетте, а впоследствии и Андреа дель Сарто, Франчабиджо, Якопо Сансовино, Росса, Материно, Лоренцетто и Триболо, тогда еще юноша, Якопо да Понтормо и Перино дель Вага, все лучшие флорентийские мастера. Вследствие того, что картон этот сделался предметом изучения художников, его перенесли в большую верхнюю залу дома Медичи, но неосторожно доверили его художникам: когда заболел герцог Джулиано и никто о подобных вещах не заботился, разорвали картон, о чем рассказывается мною в другом месте, и разделили на много кусков, таким образом разные его части оказались в разных местах, доказательством чему служат несколько кусков, которые можно и теперь видеть в Мантуе, в доме мессера Уберто Строцци, дворянина мантуанского, хранящего их с великим почтением. Да и, правда, скорее творение божественное, чем человеческое ³².