127 часов. Между молотом и наковальней

Ральстон Арон

— Наш друг уезжал и должен был вчера вечером вернуться, но не вернулся, его нет уже целый день. Мы боимся, с ним что-то случилось. Еще не паникуем, но уже боимся. Что нам делать?

— Можете подать заявление, что человек пропал без вести. Говорите, его нет уже сутки?

— Ага. Он должен был вчера вернуться из Юты, а сегодня не вышел на работу.

— Как его зовут?

Брайан сообщил мое имя, возраст, примерный рост, вес и приметы, а диспетчер занес эти данные в полицейский компьютер.

— Вы знаете номер его машины?

— Э… погодите секунду, — наверно, раскопаю.

Брайан пошел ко мне в комнату и отыскал маршрутный лист двухмесячной давности, который я заполнял перед соло на Беллз. Там значились номер (NM 846-MMY),

год выпуска и модель моего пикапа.

— Как вы думаете, куда он поехал? Вы сказали, в Юту?

— Я знаю, что в четверг он ездил кататься на лыжах на горе Соприс, но потом собирался куда-то дальше, у него все было собрано. Если не путаю, речь шла о Юте — район Моаба.

— Ничего конкретнее — просто район Моаба?

— Да, именно так. Обычно он оставляет план маршрута, но в этот раз не оставил.

— Понятно. Что ж, для начала хоть что-то. — И диспетчер повесил трубку.

Он не сказал Брайану одну важную вещь: я отсутствовал недостаточно долго для того, чтобы полиция объявила розыск.

ГЛАВА 11

День пятый: святилище галлюцинаций

Можно по-настоящему проверить выбор, задав себе вопрос: «Стал бы я делать то же самое еще раз?» Никто не может знать последствий выбора, которого не понимает.

Пифия. Матрица: Революция

Блаженные лица цвета слоновой кости улыбаются мне. Они наполовину выступают из красных стен, похожих на стенки матки, ирреально бледные и лысые, как вывалянные в муке участники конкурса двойников Патрика Стюарта.[78] Стены складываются в алую трубу из органической ткани, пульсирующий волокнистый туннель, это мог бы быть пустой кровеносный сосуд диаметром два с половиной метра, однако я внутри его. В этом смутном видении я тянусь к губчатой стенке пальцами, трогаю ее. Она с нежностью отвечает на мое прикосновение. Так начинается избавление; я чувствую, что двигаюсь вдоль трубы, увлеченный пульсирующими движениями. Пока я плыву через скрытые изгибы и повороты туннеля, волокнистые складки мякоти стен касаются моего лица, рук с невидимой нежностью цветочного лепестка. Одно за другим минуя безгрешные лица, я смутно осознаю их оживление. Как любящие мимы, они зовут меня, но я не слышу голосов. Если всмотреться в их лица, я испытываю чувство неуверенного узнавания, но не могу остановиться и рассмотреть их, я продолжаю движение, и лица плывут мимо меня, прежде чем я успеваю признать хотя бы одно. Я не уверен даже в том, какого они пола, но лица словно принадлежат моим ровесникам или людям чуть постарше. В любом случае мне с ними уютно, как будто это лица друзей, но я не могу сказать наверняка.

Расслабленное движение по туннелю, нежному, как плацента, продолжается еще некоторое время. Я наслаждаюсь приятным плаванием сквозь толпу, но начинаю понемногу тревожиться. Что происходит? Что это за видения? Где я? Это сон? Где каньон? Окружающая среда, кажется, отвечает на мои вопросы, сжимается еще плотнее, и затем труба раскрывается передо мной. До этого момента путешествие шло строго по горизонтали, я не чувствовал силы тяжести, но теперь я качусь вверх по очень странным американским горкам. Лиц больше нет, есть только облицовка стен, минута за минутой скользящая мимо в монотонной прогрессии. Как высоко я поднялся? Видимо, на несколько сотен метров. Мясистые стенки ослабляют захват тела, лишь небольшая вибрация подкрепляет ощущение американских горок, отдавая в ногах, поясе, торсе и спине.

Вибрация все усиливается, меня трясет сильнее, до боли. Я хочу понять, что ждет меня в конце этой горки. Мне кажется, там будут какие-то ворота, я хочу увидеть их, может быть, пройти сквозь них, но откуда-то знаю, что так или иначе освобожусь от захватов трубы, прежде чем доберусь до конца. Стенки вибрируют, вызывая у меня бурные спазмы. Я не дотерплю до конца и не

узнаю, что там. Я высвобождаюсь из крепких объятий, приступы дрожи еще долетают до меня от исчезающих стен туннеля. Без их поддержки я теряю равновесие и делаю кувырок назад медленным, плавным движением. Все мое тело яростно дрожит, как будто вот-вот взорвется. Чернота поглощает туннель, и вдруг судороги, которые сотрясали меня в галлюцинации, превращаются в настоящую дрожь, меня колотит в холодных тисках ночного каньона.

Вторник, ночь, вскоре после заката. Мой лишенный сна мозг представляет себе бредовое бегство из ловушки, если не для тела, то, по крайней мере, для духа.

Отвлеченный усталостью и относительно теплым днем, я еще не надел шорты с лайкрой, но надвигающийся вечерний холод предвещает еще девять часов упорного сражения. Я снял шорты утром перед попыткой хирургической операции. Думая, что у меня все получится, я собирался использовать их подкладку в качестве впитывающей повязки на обрубок. Но до этого, конечно, не дошло. Я горд тем, что, никогда официально не обучаясь оказанию врачебной помощи в походных условиях, смог, импровизируя, решить несколько медицинских задач. Я почти разочарован, что не найду случая проверить их эффективность, но твердо решил больше не предпринимать попыток ампутации. Я доказал себе, что разрубить или распилить кости нереально. Скованный своими текущими возможностями, я знаю, что дальнейшие попытки отрезать мою руку будут однозначным самоубийством.

В психологическом отношении смерть от обезвоживания оказывается более мучительной, чем я ожидал в субботу. Отсутствие воды преследует меня, неукротимое пустынное чудовище с каждым часом все ближе. Вынужденная бессонница усиливает мои страдания, высвобождая четырехмерные аберрации в моей голове. Я перестал быть частью нормального пространственно-временного континуума. Минута за минутой мой недосып разрушает одну функцию мозга за другой. С учетом того, как ухудшилось мое состояние, большим достижением будет увидеть утро среды. Я уже протянул дольше, чем предсказывал вначале, когда думал, что не доживу до вечера вторника. Может быть, я еще раз переживу свои прогнозы.

Только держись. Это все, что ты можешь сделать.

Я решаю надеть лайкровые шорты под тонкие коричневые нейлоновые. Это занимает у меня почти десять минут. Я отстегиваю обвязку от веревки, вытаскиваю поясной ремень из пряжки и скидываю ножные обхваты к ногам. Снимая шорты, я на мгновение удивляюсь тому, какие тощие и бледные у меня ноги в свете фонарика. Я сильно потерял в весе, возможно килограммов десять или даже больше, а ведь я не был толстячком, когда вышел в этот каньон. Пройдет еще какое-то время, прежде чем я использую всю эту массу тела, но беда в том, что большая часть моей плоти станет пищей для насекомых и падальщиков пустыни. Я подтягиваю велосипедные шорты и, путаясь в их эластичной ткани, тыкаясь ногой в отверстие штанины, ловлю свою обувь. Коричневые шорты легко скользят назад, за ними — перекрученные веревки обвязки. Просунуть ноги через обхваты получается только с третьей попытки, когда я распутываю все узлы. Достаточно просунуть поясной ремень через пряжку одной рукой, но протащить ее второй раз назад гораздо труднее, и после пяти минут я прекращаю попытки, оставив все как было.

Чернота каньона обступает меня. Впереди еще одна ночь мучений и борьбы с холодом. Я порывисто и беспокойно повторяю цикл за циклом возню с затягиванием веревки вокруг ног. Во время десятиминутных перерывов между приступами дрожи я то и дело уплываю в какой-нибудь экстраординарный транс. Мой дух тоскует по свободе, и я впадаю в бредовое состояние еще раз пять. Иногда галлюцинации — психоделические путешествия, подобные гонке через кровеносный сосуд, иногда я взлетаю, отделив душу от тела, и вижу себя сверху. Моя душа покидает каньон, как это было в воскресенье, когда я пролетел над Тихим океаном и превратился в фотонный ливень в космическом вакууме.