14 встреч с русской лирической поэзией
Шрифт:
Утверждение, сменяющее цепочку отрицаний, содержит в себе энергию вывода, итога, и в этой речевой ситуации особую значимость приобретают те фразы, которые оказываются рядом: «Я сплю, мне сладко усыпленье», «В душе моей одно волненье, / А не любовь пробудишь ты». Они со всей неизбежностью фиксируют то психологическое состояние, которое кажется лирическому герою единственно возможным.
Но что утверждается в финале элегии?
В произведении Баратынского утверждается состояние дремоты, сна, «усыпленья». Именно в отрыве от жестокой реальности – спасение, блаженство («мне сладко усыпленье»).
Итак, стихотворение Баратынского о разочаровании. Именно эта эмоция может быть названа темой романтической элегии.
С.Г.
15
Бочаров С.Г. О художественных мирах. – М., 1985. – С. 83.
Так и напрашивается ассоциация со стихотворением М.Ю. Лермонтова «Выхожу один я на дорогу…», написанным намного позднее, в 1841 году: уставший от жизни лирический герой жаждет сна. Причём этот сон может восприниматься как земное воплощение рая:
Я б желал навеки так заснуть,Чтоб в груди дремали жизни силы,Чтоб, дыша, вздымалась тихо грудь,Чтоб, всю ночь, весь день мой слух лелея,Про любовь мне сладкий голос пел…Образ вечно зеленеющего дуба завершает эту картину. Наречия навеки и вечно характеризуют состояния человека и природы, в которых обнаруживается общее. Возвращения в привычную реальность не будет.
Однородные придаточные степени действия с дополнительным значением цели (их четыре) и передают атмосферу рая. Причём имеется в виду и ритмико-интонационный рисунок последних двух катренов, как бы фиксирующий вздохи человека там, где в начале соседних поэтических строк употребляется союз чтобы, который занимает позицию анафоры и употребляется в усечённом виде, а последнее не может не влиять на его произношение: оно становится более отчётливым и даже резким.
Иначе говоря, последние два катрена – о жизни, у которой есть ритм, есть дыхание, а поэтому мы не можем утверждать, что в конце лермонтовского стихотворения восторжествовала мечта, в которой нет места для жизни. Просто речь идёт идёт о жизни другого порядка.
Баратынский, пишущий о сне, очень краток, и на основе текста его стихотворения характеризовать содержание сна очень сложно, так как легко войти в сферу фантазий, предельно далёких от художественного мира элегии. Но принципиально важно то, что и Баратынский, и Лермонтов противопоставляют сон земному, посюстороннему миру, обрекающему человека с возвышенными порывами на душевные страдания. В этом и заключается драматизм лирической ситуации.
Нельзя не отметить и следующее: если в стихотворении «Выхожу один я на дорогу…» желаемый сон не может не восприниматься читателем как совершенно особое состояние, на котором отпечаток вечности (универсальность, будучи приметой художественного мышления Лермонтова, напоминает о себе и здесь), то в «Разуверении» обнаруживаются абстрактные знаки психологического состояния, уже ставшего реальностью (герой уже спит, что не следует воспринимать
Масштаб разный, просто несопоставимый, что не удивляет, ведь лирический герой Баратынского не верит в любовь, а лирический герой Лермонтова хочет слышать сладкий голос, поющий о любви!
Вчитаемся в стихотворение Е.А. Баратынского «На что вы, дни! Юдольный мир явленья…» (1840):
На что вы, дни! Юдольный мир явленьяСвои не изменит!Все ведомы, и только повтореньяГрядущее сулит.Недаром ты металась и кипела,Развитием спеша,Свой подвиг ты свершила прежде тела,Безумная душа!И, тесный круг подлунных впечатленийСомкнувшая давно,Под веяньем возвратных сновиденийТы дремлешь; а оноБессмысленно глядит, как утро встанет,Без нужды ночь сменя,Как в мрак ночной бесплодный вечер канет,Венец пустого дня!Поэт называет безумной душу, которая свершила свой подвиг прежде тела, душу, которая металась, кипела, стремясь к развитию, к постоянному движению вперёд. Но все эти знаки жизни (и жизни подлинной!) в прошлом. Сейчас душа, давно сомкнувшая «тесный круг подлунных впечатлений», дремлет. И кажется, нет такой силы, которая была бы способна вывести её из этого состояния.
Вывод печальный: ничто не изменит мир, на который тело «бессмысленно глядит». А что оно видит? Утро, без нужды сменяющее ночь, исчезновение в мраке ночном бесплодного вечера, который назван венцом пустого дня. Всё в этом мире основано на бессмысленных повторениях одного и того же. Следовательно, в грядущем будет то же, что о себе напоминает в настоящем и что определяло прошлое.
Обращение, которым начинается элегия («На что вы, дни!»), точно выражает её эмоциональную тональность, с которой непосредственно связаны такие слова-эпитеты, как «бессмысленно», «бесплодный», «пустой».
Двойное бытие души
В лирике Ф.И. Тютчева показывается двойственная природа человеческой души.
В «Проблеске» (1825) говорится о лёгком полночном звоне воздушной арфы:
То потрясающие звуки.То замирающие вдруг…Как бы последний ропот муки,В них отозвавшися, потух!Эти звуки оказывают воистину магическое воздействие на людей:
О, как тогда с земного кругаДушой к бессмертному летим!Минувшее, как призрак друга,Прижать к груди своей хотим.Как верим верою живою,Как сердцу радостно, светло!Как бы эфирною струёюПо жилам небо протекло!Но возвращение в прежнее состояние неизбежно. Видимо, такова природа человека:
Но ах, не нам его судили;Мы в небе скоро устаём, —И не дано ничтожной пылиДышать божественным огнём.Конец ознакомительного фрагмента.