1917 год. Распад

Айрапетов Олег Рудольфович

По окончании кризиса Корнилов издал приказ по армиям фронта: «Получив донесение командующего 11 армией о том, что солдаты вверенной ему армии позволили себе при оставлении нами Тарнополя грабить имущество, насиловать женщин и детей, убивать мирных жителей и друг друга, я отдал приказ расстреливать подобных негодяев без суда. Во исполнение этого моего приказания особо назначенными для этого командами расстреляно 14 подлецов на месте совершения ими преступления. Объявляя об этом армиям вверенного мне фронта, добавлю, что мною отдан приказ без суда расстреливать всех тех, которые будут грабить, насиловать и убивать как мирных жителей, так и своих боевых соратников, и всех, кто посмеет не исполнять боевых приказов в те минуты, когда решается вопрос существования Отечества, свободы и революции»³.

Репрессии

приводили к закономерным результатам. Когда в тыловой полосе 7-й армии было расстреляно 3 дезертира, с повинной немедленно явилось 150⁴. Порядок восстановился, но повсюду полетели телеграммы с жалобами на тех, кто его обеспечил⁵. Если в руководстве Советов существовали разногласия по вопросу смертной казни, то низовые организации были куда более единодушными. Ряд частей приходилось буквально процеживать от агитаторов пробольшевистской направленности⁶. В такого рода обстановке восстановление дисциплины означало восстановление власти командования. Неудивительно, что Керенский очень быстро потребовал поставить под контроль карательные акции. 22 июля (4 августа) Корнилов известил командующих армиями о том, что, согласно решению правительства, комиссары получали право на конфирмацию смертных приговоров. Главнокомандующий отметил, что считает необходимым в ряде случаев ускорять судопроизводство⁷. Керенский довольно быстро пришел в себя и стал активно миловать приговоренных. Казнь заменялась им каторгой, причем до окончания войны осужденные возвращались в строй⁸.

Явно предвидя свой конфликт с Корниловым, «первый солдат революции» по привычке использовал знакомые и проверенные приемы социальной демагогии, лишая Главковерха авторитета и поддержки в войсках. Корнилову пришлось лавировать. В результате юнкерский ударный батальон, отправленный после выполнения функций военной полиции на Румынский фронт, был вскоре расформирован за «контрреволюционность»⁹. В ночь на 13 (26) июля Временное правительство приняло решение «созвать в Москве в самом ближайшем времени членов Правительства и представителей наиболее авторитетных групп и организаций для выслушивания сообщений Временного правительства о современном положении России»¹⁰. 14 (27) июля была восстановлена военная цензура¹¹, 26 июля (8 августа) в действие были введены и новые ее правила¹².

Раз угроза слева оказалась слабой, необходимо было дезорганизовать возможную угрозу справа, тем более что восстание показало, насколько важны симпатии полков на улицах столицы. Это делало более важным и то, кто будет ими командовать. Активно взявшийся за разгром и разоружение большевистских организаций Половцов не устраивал Керенского¹³. 13 (26) июля он назначил нового командующего. Петроградский военный округ должен был возглавить бывший командующий 11-й армии – генерал Эрдели¹⁴. Опасаясь уже и верхов, и низов армии Керенский продолжал заигрывать и с теми, и с другими. 16 (29) июля по настоянию Керенского в Ставке было собрано совещание, на котором присутствовали генералы Алексеев, Брусилов, Лукомский, Рузский, Клембовский, Деникин, и кроме того, Савинков – комиссар Юго-Западного фронта – и Терещенко. Первоначально обсуждались планы будущего наступления.

Брусилов выступил с предложением вести подготовку к наступлению одновременно на Северном, Западном и Юго-Западном фронтах, но удар нанести все же на последнем направлении, так как именно там у русской армии была наибольшая концентрация живой силы и артиллерии. Кроме того, Брусилов предлагал провести ряд операций на Кавказском фронте, Терещенко очень беспокоило возможное поведение Румынии. Эти чувства разделялись в Ставке. По мнению Брусилова, румын в союзе с Россией удерживало лишь присутствие русской 3-й армии. Положение было тяжелым. Но больше всего собравшихся беспокоило состояние войск.

Наиболее резко и откровенно высказался Рузский: «Революционная армия хуже царской. Войска шли в бой. Мы били австрийцев

и немцев. Дело не в царской и революционной армии. Армия превратилась в орду баранов…»¹⁵ Деникин еще до совещания принял следующее решение: «Положение страны и армии было настолько катастрофическим, что я решил, не считаясь ни с какими условностями подчиненного положения, развернуть на совещании истинную картину состояния армии во всей ее неприглядной наготе»¹⁶. Горячо поддержанный коллегами, он выступил за ликвидацию выборных комитетов, восстановление единовластия офицеров и дисциплины в частях. Тем не менее какого-либо определенного решения принято не было¹⁷.

Несмотря на то что перед началом совещания Деникин известил о своей позиции Главковерха и тот обещал ему поддержку, Брусилов не сдержал слова. За «смелое, искреннее слово» Деникина благодарил. Керенский¹⁸. Это не помешало ему по-прежнему защищать «демократизацию» армии. Военные все больше начинали ненавидеть Керенского – этого, по словам Довбор-Мусницкого, «адвокатика из Царевококшайска», который «так и не удосужился понять, что нет дисциплины царской, революционной или какой-либо иной, а есть только право и порядок»¹⁹. Корнилов начал восстанавливать и то и другое. В частности, им были запрещены любые митинги на фронте, боевые приказы больше не подлежали обсуждению любых комитетов любого уровня, а неподчинение им рассматривалось как тягчайшее преступление²⁰.

После провала летнего наступления на повестку дня вполне логично выступал вопрос о диктатуре, и Керенский уже начал думать о ней²¹. В этой обстановке действия Корнилова не могли не настораживать его. Глава правительства хорошо понимал свою непопулярность среди военной элиты и тоже не доверял ее представителям. Во всяком случае, революционные массы вызывали у него меньше опасений. Единственным эффективным средством его политики по отношению к генералитету было лавирование. Как о потенциальном восстановителе порядка много говорили об адмирале А. В. Колчаке: он был отправлен Временным правительством во главе военно-морской миссии в США; потом называлось имя генерала В. И. Гурко: он был вызван из отпуска на Кавказе в Петроград²².

Гурко вернулся в столицу и поселился в гостинице «Европейская», ожидая решения своей судьбы²³. Здесь его и застал сюрприз: 21 июля (3 августа) он был арестован и доставлен в штаб округа²⁴. Очевидно, что назначение на самую низкую должность одного из самых убежденных сторонников сохранения в армии дисциплины перестало казаться Керенскому самым страшным наказанием. Его собственный способ действий был хорошо описан британским военным атташе в донесении, направленном в Лондон: «В настоящее время на “делегата” смотрят как на универсальное средство от всех болезней, но он не дает и половины того эффекта, который давали сапог и кулак фельдфебеля в прежние времена»²⁵.

Когда провал столь оригинального метода управления войсками стал очевиден и на фронте, и в тылу, Керенский прибегнул и к другим мерам в отношении его критика. Арест был проведен на основании сочувственного письма, отправленного Гурко Николаю II²⁶. При этом само письмо было написано 2 (15) марта и не имело никакого политического содержания, хотя Керенский и попытался представить Гурко активным сторонником свергнутой монархии и состряпать обвинение по подготовке свержения существующего строя. Домыслы юриста-политика были абсолютно нелепы в том числе и потому, что Временное правительство амнистировало все действия защитников монархии вплоть до 4 (17) марта²⁷. По сути дела это было лишь уточнением и повторением пункта 1 декларации об образовании Временного правительства от 3 (16) марта, объявлявшей «полную и немедленную амнистию по всем делам политическим и религиозным»²⁸. Тем не менее по приказу Керенского генерал был арестован без санкции прокурора, вслед за чем оказался в Петропавловской крепости²⁹.