1941. Козырная карта вождя. Почему Сталин не боялся нападения Гитлера?
Шрифт:
Круг имевших каждодневный доступ к фюреру или – в случае отравления или заражения патогеном – к его близким, жилищу, собаке, личным вещам и пище мог, помимо высших партийных, государственных и военных чиновников, включать прислугу, поваров и сотрудников кухни, портных, врачей, ветеринаров, секретарей-стенографистов, связистов, офицеров ставки, личных пилотов и шофёров, охрану из числа солдат СС, адъютантов, друзей, близких к нему женщин, членов семьи и старых соратников по партии. Не будучи профессиональным «гитлероведом», я наверняка упускаю из виду кого-то ещё. Глубокое изучение распорядка дня и привычек фашистского диктатора, а также истории его практического участия в процедурах управления государством могло позволить советским агентам с высокой вероятностью предсказать шаги фюрера непосредственно перед началом вторжения и, соответственно, степень «гарантированности» его устранения. Например, если в момент начала войны предполагалось присутствие Гитлера в Растенбурге, то шанс на ликвидацию мог получить один из пилотов его «Кондора» или диверсанты, «оседлавшие» ведущую в нужный район Восточной Пруссии железную дорогу и готовые взорвать или расстрелять спецпоезд Amerikaс
Если попробовать порассуждать на тему участия в операции «козырная карта» Канариса, то в голову приходит следующий сценарий. Будучи руководителем Абвера, адмирал должен был являться одним из первых высших военных, узнавших о начавшемся стратегическом сосредоточении ударной группировки Красной Армии на советско-германской границе. Судя по дневникам Гальдера, первые доклады военной разведки о возможных враждебных намерениях Советского Союза появились в начале апреля 1941 года. В мае, как свидетельствуют документы, приведённые И. Хофманом, первоначальные опасения Кейтеля и Йодля превратились в уверенность. Эта уверенность – по крайней мере частично – передалась и Гитлеру. Впрочем, я не знаю, разделял ли на этом этапе опасения упомянутых генералов сам Канарис. Во всяком случае, он не мог не прислушиваться к мнению других военачальников Вермахта (например, Гальдера – его товарища по антигитлеровскому заговору), которые в ту пору – а иногда и после войны – довольно скептически относились к способностиКрасной Армии вести успешные наступательные действия против Германии уже в 1941 году (в мирные намерения восточного соседа в долгосрочной перспективе никто из них, по-моему, не верил).
Также вполне возможно, что Канарис – как и многие другие в Германии и, судя по статьям в New York Times, в мире – считал военные приготовления СССР не подготовкой к наступлению, а ответомна явно агрессивное германское развёртывание. Это тем более возможно, учитывая что активная подготовка Вермахта и Красной Армии к нападению друг на друга началась практически одновременно – примерно в феврале 1941 года, когда Вермахт получил первые конкретные приказы по развёртыванию на востоке, а в СССР был принят и начал осуществляться мобплан «М-41». Иными словами, обеим сторонам было бы довольно трудно определить, кто именно «начал первым» и, соответственно, должен первым «отыграть назад». То же самое могли говорить немцам в ходе неформальных контактов и советские представители: «Да, готовимся, а что же вы хотели?..»
Следует отметить, что возможностей для подобных контактов имелось великое множество: обе страны по-прежнему считались чуть ли не союзниками и между ними осуществлялось широкомасштабное сотрудничество по многим линиям – военной, экономической, политической и разведывательной. Если же «постеснялись» сказать в лицо (в том числе и лично – на всевозможных дипломатических приёмах с участием в том числе высших политических и военных руководителей Рейха) – что ж, на это всегда имелись прикормленные нейтральные (и не очень) журналисты, способные в любой момент озвучить то, что было необходимо довести до желаемого адресата.
В какой-то момент Канарис вполне мог решиться пойти на прямой контакт с советскими спецслужбами и попробовать предотвратить военный конфликт между двумя странами, которого, как мы помним, он не хотел – несмотря на вполне справедливо приписываемые ему симпатии по отношению к Англии и ненависть к большевизму. Самый поздний срок для установления подобного контакта – это середина июня. 13 июня в Германии было обнародовано «миролюбивое» Заявление ТАСС, а уже 15 июня в New York Timesпоявилась интереснейшая заметка швейцарского корреспондента газеты. В ней, напомню, были фактически изложены «претензии» немцев и их немедленные требования: отвести половину советских войск от границы, перебазировать авиацию с приграничных аэродромов в глубь страны, допустить германских контролёров для наблюдения за выполнением этих требований, увеличить поставки стратегических материалов и продовольствия из СССР в Германию. За этим обменом мнениями в «виртуальном пространстве» вполне могли последовать тайные консультации, в ходе которых уполномоченные переговорщики немецкого генералитета (или исключительно главы Абвера) и СССР где-нибудь в нейтральной Швеции или Швейцарии достигли некоего «джентльменского соглашения». Суть тайной договорённости могла сводиться к следующему: если в Германии произойдёт событие, которое исключит возможность её нападения на Советский Союз (скажем, физическая ликвидация Гитлера или отстранение фюрера от власти), то СССР выполнит все вышеупомянутые требования. Впрочем, последовательность этих шагов могла быть и совершенно иной: возможно, именно советская сторона должна была сначала продемонстрировать своё миролюбие и начать отвод войск.
Говоря о моей гипотезе, нельзя обойти стороной и вопрос о семьях комсостава приграничных округов. Я, разумеется, имею в виду то, что как минимум в ряде случаев Москва запретила или отменила их эвакуацию. Дело в том, что тысячи ни в чём не повинных советских женщин и детей могли сознательно использоваться Сталиным и его подручными в качестве дополнительного аргумента, способного убедить противоположную сторону в серьёзности советских намерений. По сути, речь
В подтверждение тезиса об использовании семей комсостава в качестве заложников можно отметить, что уже после получения «предупреждающей» директивы Жукова – в 2.25 ночи22 июня 1941 года – в военные советы 8-й и 11-й армий поступила «уточняющая» директива Кузнецова: «...5. Семьи начальствующего состава 10, 125, 33 и 128-й стрелковых дивизий перевозить в тыл только в случае перехода границы крупными силами противника» (там же, с. 441). Понятно, что и в этот раз командующий округом выражал волю Москвы: ведь там по-прежнему не верили, что немцы начнут войну в отсутствие ликвидированного фюрера и считали, что перед таинственным германским контрагентом по переговорам надо ещё какое-то время продолжать ломать комедию. Конкретика же в отношении упомянутых дивизий ПрибОВО наверняка отражала их роль в происходившем накануне войны спектакле с «отводом» части пехотных соединений «первой линии».
Я, кстати, подозреваю, что вопрос о семьях комсостава был поднят отнюдь не немецким участником тайных переговоров. Будучи уже в общем знакомым с образом действий советского диктатора, практически уверен: превращение в заложников тысяч членов семей советских командиров являлось его инициативой. В конце концов, это ему ничего не стоило. При этом он даже мог считать, что не подвергает членов чужих семей какой-либо опасности: ведь, по его мнению, немецкое нападение не должно было состояться. А если бы таковое и произошло, что ж: «Краскомы будут лучше драться, зная, что за спиной остались их жёны, матери и дети!» Понятно, что в Москве не рассчитывали на то, что после начала германского вторжения командиры Красной Армии будут частенько забывать о своих прямых обязанностях и заниматься импровизированной эвакуацией семей вместо организации отпора «герману». Так или иначе, лично меня история с семьями комсостава не удивила: давно известно, как именно Сталин И.В. и его холуи относились к собственному народу. Хотя всё это и напоминает скорее методы ведения внешней политики в период раннего Средневековья, ничего удивительного в этом очередном сталинском преступлении не было. В конце концов, большевики с первых месяцев своего нахождения у власти регулярно брали в заложники тысячи собственных совершенно ни в чём не виновных сограждан и так же тысячами их расстреливали. Делали же они это, напомню, по инициативе и при непосредственном понукании «самого человечного человека» – Ленина В.И. Вдобавок, Сталин с Берией были кавказцами, а в этом регионе обмен заложниками в качестве дополнительных политических гарантий являлся обычной практикой даже в XIX веке.
Напоследок отмечу, что распоряжения о запрещении эвакуации скорее всего не носили «повального характера», а отдавались выборочно – в отношении семей комсостава тех частей и соединений, которые находились в «первой линии» и имели наибольшую вероятность быть замеченными агентами СД или Абвера. Вполне возможно, что более ценным кадрам эвакуировать семьи позволяли, а вот «простым кнехтам» – нет. Скажем, Р. Иринархов подсказывает, что «18 июня 1941 года начальник Белорусского погранокруга генерал-лейтенант Богданов принял решение об эвакуации семей военнослужащих из приграничных районов» («1941. Пропущенный удар», с. 146). Уважаемый историк ничего не сообщает об отмене этогоприказа...
В том, что касается переговоров с Канарисом (или кем-то другим с немецкой стороны), то я не думаю, что они каким-то образом повлияли на советские планы устранения Гитлера. Если бы тайный диалог, неожиданно начавшийся перед самой войной, действительно имел место, то в глазах Сталина и его приближённых он был бы всего лишь неким «бонусом» и дополнительной гарантией того, что при любом раскладе войну начнёт именно советская сторона. Иными словами, помимо минимум трёх первоначальных планов ликвидации «бесноватого», появился ещё один – четвёртый. То, что Сталин пошёл на односторонний отвод части советских войск от границы и прочие демонстративные мероприятия по снижению боеготовности группировки первого стратегического эшелона, подтверждается как германскими, так и советскими источниками. А тот факт, что начальник германского Генштаба Гальдер, судя по его дневниковым записям, был явно – в отличие от советских штабистов – не в курсе происходившего, тоже вполне понятно. Ведь в данном случае речь шла о чрезвычайно опасной игре не с «родственными» англичанами, а с одним из двух опаснейших хищников Европы. Далеко не все соучастники Канариса по антигитлеровскому заговору согласились бы на «сделку с дьяволом против сатаны» и пошли бы на государственную измену и устранение Гитлера ради предотвращения войны с СССР. Думаю даже, что, узнав о таких планах, кое-кто из них обязательно попытался бы им воспрепятствовать. Поэтому, кто бы из имевших возможность влиять на события немцев ни являлся тайным собеседником Советов, в такой ситуации он полагался бы исключительно на самых доверенных из своих подчинённых. Абвер – с его огромными ресурсами, традиционно антинацистскими взглядами и твёрдой верой в правильность получаемых от руководства приказов – вполне мог справиться как с выполнением своих обязательств по гипотетической сделке, так и по контролю за честностью намерений другой стороны.