1том. Стихотворения. Коринфская свадьба. Иокаста. Тощий кот. Преступление Сильвестра Бонара. Книга моего друга.

Франс Анатоль

Каллиста

Но, благодатная, она и в мире этом И в мыслях и в делах покончила со светом. А с праздников отца-язычника она Уходит, и цветов чуждаясь и вина. Уж год, как в тишине укромного покоя Душа ее полна молитвы и покоя И для мирских сует навеки умерла.

Феогнид

Да, то избранья знак! Всевышнему хвала! «Кто хочет следовать за мной, — сказал Учитель, — Оставь свою семью, богатства и обитель!» Так завтра же, когда уймется шум дневной И с лона звездного мрак упадет ночной, Я праведных почту в страдальческих могилах, Им отнесу дары, как издавна носил их, И с третьей стражею к вам постучусь, поверь, Я посохом своим, и ты откроешь дверь. А дочь пускай уже наденет покрывала И

препояшется, — ведь ждет нас путь немалый К обители святой, где ей хочу я дать Рук возложением святую благодать. Получит дочь твоя диакониссы званье, Чтоб с юных дней вкусить, найдя свое призванье, Блаженство мирное, как только понесет В поле одежды хлеб для вдов и для сирот, Как только подавать начнет вино в потире Для ежедневных треб при всем высоком клире. Угодны господу обильные плоды, Когда еще в цвету в господние сады Ты древо перенес. Так будь благословенна В потомстве, женщина, зиждителем вселенной.

Каллиста

Да будет так. Аминь!

СЦЕНА ТРЕТЬЯ

Слышен хор виноградарей , поющих на дороге.

Вакх забурлил, и в глубокий наш чан Стали нырять деревянные чаши. Право, все время, друзья, что я пьян, Я — словно боги, властители наши.

Каллиста

Пускай себе поет Их нечестивый хор. Мы, Дафна, в свой черед Корзины понесем небесною тропою, И брызнет спелый сок под ангельской стопою, И в благовонный чан тогда стечет на дно Для божьих погребов чудесное вино.

Хор виноградарей ( перед дверями)

Слишком сурова Миррина ко мне. Чуть поманив, убегает, как серна, — Но есть наяда в искристом вине, Эту уж я поцелую наверно!

СЦЕНА ЧETBEPТАЯ

Каллиста, Гермий.

Гермий

Все пенится наш чан, и брызжет сок веселый, А ты по-прежнему полна тоски тяжелой. Но ты ведь разума, жена, не лишена? Так разве добрая супруга не должна Удачу радостно приветствовать такую? Ликуй же с нами ты, как, видишь, я ликую! Хорош был нынче сбор, и гроздий теплый сок В давильне бы щедрей струиться и не мог. Да, Вакхом я любим! Довольны домочадцы, — Цветущим юношам приходится сгибаться, Так переполнены корзины тяжело. А девушки, лозой украсивши чело, Спешат и в свой черед с корзиною обильной. Но только юноши своей стопою сильной Румяный давят плод, чтоб брызгал из-под ног С веселой песней в лад густой, тяжелый сок! Ведь если хочешь ты вина от винограда, Его давить стопой уверенною надо. Едва вкусить вина успеют старики, И снова ноги их проворны и легки, И развеваются от пляски их седины. Вот дева прилегла в тени лесной долины. Приходит юноша. Он Вакхом покорен — И недозволенной утехи ищет он. Так радуйтесь дарам ликующего бога! Где ж Дафна, дочь моя, и гордость, и подмога? Для головы седой нет лучшего венца. Пускай улыбкою украсит пир отца!

Каллиста

В веселье истинном есть общее с тоскою, — Ведь мукою оно рождается людскою. В писанье сказано: «Молитесь! Тяжкий грех Вы совершаете, любя веселый смех. Не подражай вдове, что, не грустя нимало, На пиршестве поет, откинув покрывало». Для Дафны божий пир готовится. Она Из чаш языческих не станет пить вина. О Гермий! Уж пора забыть и смех и пенье: Ведь сроки близятся. Моли себе спасенья.

Гермий

Я не отгадчик тайн. Темны твои слова. Понять их смертная бессильна голова. Не задал бы и Сфинкс такой загадки странной, И меньше б было им напущено тумана. Быть может, демоны рассудок твой мутят, Иль чары кто навел, или подсыпал яд?

Каллиста уходит.

СЦЕНА ПЯТАЯ

Гермий

Как женщинам легко вдруг обезуметь разом! Кровь станет горькою — и помутился разум. А если иногда богами им дано Увидеть даже то, что смертному темно, Зато они полны безумных беснований, И гармоничных чувств у этих нет созданий. То божий, говорят, недуг, но кто бы мог Мне указать недуг, что людям шлет не бог? От бога все — и власть девического взгляда, И то, что женщина забыть стыдливость рада. Девица юная смущается не раз, Когда кормилица седая в поздний час Оставит прялку: нить не смачивают губы Размякшие, теперь слова им больше любы, — Она ведет рассказ, как умер юный бог, Как раною расцвел, алея, бледный бок, Как мирры аромат над юношей струится… И обожать его уже спешит девица. Повествование все дальше полилось: Как, в траурном плаще распущенных волос, В слезах зовет его, целует Дионея, Чтоб он скорей воскрес, на ложе розовея. И каждый год, мужей смущая, принялись Все жены причитать, что умер Адонис. И сотрясают медь, и по лесистым склонам Расходятся они с протяжным, долгим стоном. Другие ждут Христа средь сумрака могил… А я б таких богов бесславных не любил. Их запятнала смерть. Им слезы наши нужны. Но радость свойственна богам. Вкусим же дружно И вина черные и яства за столом.

( К нему подходит один из рабов.)

Раб! гиацинтовым увей меня венком, Масла сирийские поставь на стол из клена. О Зевс и Зевса сын, Лиэй [19] наш благосклонный! Вам чаша первая, — ведь вы растите плод. Затем пускай вино мне в чашу потечет: Оно для стариков полно и силы новой, И мыслей молодых, и образов былого. Кто много повидал, тем память так нужна. В Гадесе мертвецам уже не пить вина. Я ракушку хочу испробовать морскую. А ракушки всего сочней, тебе скажу я, Когда луне, дитя, выходит новый срок, И высоко в эфир вонзится тонкий рог. Диана ведь равна богам, отцам вселенной, И многому тебя научит лик нетленный. Спеши, дитя, узнать в беседах стариков Про тайны вечные созвездий и лесов, И моря синего, и гор, и легкой тучи… Все, что услышишь ты, запоминай получше. И будет спориться твой ежедневный труд, И за него тебе любовью воздадут. Но направляется, смотри, в наш дом избранный Какой-то путник. Здесь он будет гость желанный. Богами послан он. Беги, дитя, к нему, Проси доставить честь жилищу моему. Скажи, что ждет вино его в жилище этом.

19

Лиэй — второе имя Диониса, «освобождающего» людей от мирских забот. Дионис был сыном Зевса и Семелы. Дионис спустился в Аид через болото Алкионию, а спуск ему показал Полимн.

СЦЕНА ШЕСТАЯ

Гермий, Гиппий.

Гиппий

Приветствую тебя, отец, тройным приветом!

Гермий

Привет, Лакона сын, мой Гиппий! Вижу знак, Что бог по-прежнему ко мне остался благ, — Ведь будто бы во сне, счастливым и здоровым Опять явился ты под дружественным кровом, Когда мне дряхлый взор уж застилает тень. Мы белым камешком отметим этот день [20] . Лакона сын! Тебя за трапезою нашей Ждет из плюща венок, серебряная чаша, Солонка древняя, и мясо, и плоды, И вина черные. Пусть голода следы Исчезнут — и тогда расскажешь, друг сердечный, Как ныне здравствует отец твой безупречный.

20

…мы белым камешком отметим этот день. — В античном мире был обычай отмечать белым камешком счастливые дни.

Гиппий

Трудясь над лозами, не забывает он Тебя. Но стал он слаб.

Гермий

Ну, что ж, таков закон. Теперь отца в тебе я узнаю, как будто Воскресла юности далекая минута. Такое же чело, и так же рост высок! Лишь над губой его зазолотел пушок, Как старцы на совет уже его просили. Мог полный козий мех поднять он без усилий,— Да, были некогда выносливей, поверь, И посильней отцы, чем дети их теперь. Поистине, отец твой счастлив. В жизни много Хорошего, — и все от радостного бога: Ребенку весело — он смехом залился; Горячий юноша тенистые леса Вообразил, и в них уже он деву встретил; Старик согнулся весь, но звездный хор так светел, Так выйти хорошо бывает за порог, Так сладостен бесед медлительный поток… И в радостные дни и в горькие минуты Всегда за нить судьбы хватайся за одну ты. Кто к недоступному стремиться любит, тот Всего лишь хочет жить, но, право, не живет. Так будем жить, пустых желаний избегая!