+35° Приключения двух друзей в жаркой степи (Плюс тридцать пять градусов)
Шрифт:
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
До сих пор, несмотря на свою рассеянность, я еще ничего не терял. Или, вернее, терял, но потери находились. И не всегда к моей радости. Потому что даже такие вещи, по которым я уж наверняка не стал бы лить слезы, с каким-то непонятным упорством возвращались ко мне вновь и вновь. Пропадут, например, огромные рыжие рукавицы, присланные в подарок бабушкой. Я вздохну свободно. Но не надолго. Уже на следующий день дворничиха или еще кто-нибудь тащит их со двора прямо в нашу квартиру. Нашлись, будь они неладны!
Или вот мой пенал, который занимал полпортфеля. Я его сделал сам, когда еще ходил во второй класс, и, к несчастью, он очень понравился маме. Над ним смеялась вся школа, его называли «пенальти», а я его ненавидел, как самого лютого врага. Но после каждой попытки избавиться от него за мной прибегали из школьного уголка находок:
— Иди, забирай свой пенальти, растяпушка…
Даже тетради для контрольных работ, которые по известным каждому школьнику причинам иногда приходилось прятать и о которых я, спрятав, тут же забывал, мама, к горю моему, обнаруживала то за тяжелыми томами энциклопедии в папином книжном шкафу, то в кладовке между всякими ненужными вещами.
И теперь, когда пропала золотая гривна, я все надеялся, что кто-нибудь, ну, хоть Слава, расхохочется и скажет:
— Вот, лежит же на земле, а он не видит, растяпушка!
Или Сашка признается:
— Возьми, я тут колданул чуть-чуть, и она сама в мой карман перелетела.
Он ведь такие штуки любит!
Дядя Володя тоже не терял надежду:
— Не взял ли кто-нибудь из тех ребят, кто купаться пошел? Ну, я покажу им, где раки зимуют!
Мы пошли в лагерь, вернее, не пошли, а бегом побежали.
А оттуда нам навстречу целая процессия. В ведра бьют, в кастрюли, грохот и шум на всю деревню. Намотали на головы полотенца, в простыни закутались. Вообще смешно, если бы не золотая гривна.
— Ну, — говорит дядя Володя, — хватит шутки шутить. Выкладывайте гривну, кто взял. Считаю до трех. Раз, два, три!
А они не понимают, переглядываются недоуменно.
Ясно! Не брали!..
До самой полуночи, шарили мы с карманными фонариками по полю и по дороге, которой шли к Савелию Кузьмичу. Он тоже нам помогал, принес из дому две «летучие мыши».
Так ни с чем и вернулись в лагерь. Легли, даже есть не стали. Дядя Володя не давал мне уснуть, все курил и допытывался:
— Вспомни, кто брал в руки? Может, тебе не вернули?
— нет, мы с Сашкой уложили гривну в сумку. Перед тем, как с раскопок идти.
— Точно помнишь?
— Точно!
— А все-таки подумай еще.
Я думал, думал… Так сильно, думал, что даже не заметил, как уснул.
Проснулся, а уже утро. Дядя Володя щеки намылил, бреется.
— Пойдем опять искать?
Он говорит:
— Уже искали, пока ты спал. Как только солнышко встало. Ничего не нашли.
— Может, собаку милицейскую вызвать?
— Собаки в золоте не разбираются… А вот милиционер скоро придет. Вставай, сгоняй за Сашкой. Он тоже понадобится.
Я мигом сбегал к Яскажукам и вернулся вместе с Сашкой. Спрашиваю у студентов:
— Где дядя Володя?
Они руками машут: тише! И подсказывают на хозяйственную палатку. Значит, пришел уже милиционер. Сидит в палатке, разговаривает с дядей Володей. Потом туда, в палатку, начали одного за другим вызывать студентов.
Наконец, и наша с Сашкой очередь пришла. Встали у порога, поздоровались. Милиционер сидит у окошечка, планшет на коленях, пишет на нем; на погонах две звездочки. Значит, лейтенант.
— Ну, кто из вас видел гривну последний?
— Я, — сказал Сашка.
— Я, — сказал я.
Лейтенант сдвинул карандашом фуражку на затылок.
— Неясно. Кто же все-таки?
— Мы оба, — пояснил я. — Один держал сумку, другой гривну заталкивал — она плохо лезла из-за львиных грифонов.
— Из-за чего? — не понял он.
— Чудовища такие на концах. Из древних сказок.
— А-а… Ну, ты останься, — ткнул он карандашом Сашке в живот. — А ты пока отдыхай. Потом позову.
Но отдыхать я не мог, волновался очень. Шутка сказать: первый допрос в жизни. Все ходил вокруг палатки: вдруг услышу, о чем лейтенант Сашку спрашивает. Но ничего толком так и не услышал — они тихо говорили.
Сашка выскочил, мне головой кивает: заходи!
— Ну, как? — шепнул ему.
— Интересно! Имя, отчество спросил, год рождения. И еще написал: холост, — смеется Сашка. — Не веришь? Я сам видел.
Я стал лихорадочно вспоминать: а как же мое отчество? Папу Женей звать. Значит, я Евгеньевич. Анатолий Евгеньевич… Странно звучит. Вроде и не я совсем.
Но лейтенант почему-то спросил совсем о другом:
— Что можешь показать по данному делу?
— Ничего не могу показать, — испугался я. Он что, думает, я гривну спрятал? — Ничего у меня нет.
Он посмотрел на, меня, усмехнулся:
— Боишься? Не бойся! Не посажу.
— А я не боюсь. Несовершеннолетних не садят.
— Ну, это еще надо посмотреть… Рассказывай, как вы с ним, гривну несли.
Он слушал и что-то записывал. Потом ткнул карандашом в полевую сумку дяди Володи. Она лежала, как пес, у его ног.
— Возьми и покажи, как держал.
Я показал.
— А вот так не делали? — Он покрутил сумку в руке. — Или еще как-нибудь в этом роде?
— Нет.
— А твой друг говорит: да.
Я сразу вспотел.
— Может, я забыл. Или не видел, как он крутил.
— Забыл, не видел, — повторил лейтенант недовольно. — А вещь пропала. Знаешь, сколько она стоит? Век не рассчитаться… Пойдем.