90-е: Шоу должно продолжаться
Шрифт:
Я просочился через бродящий с мечтательными глазами народ и пристроился к компашке активистов.
— Так что, народ, — вопросил фронтмен «Парка культуры и отдыха». — Кто-нибудь хочет составить мне компанию в походе за топливом?
— Я готов! — вклинился я до того, как кто-то успел сказать хоть слово.
Глава 16
После моего предложения остальные заметно расслабились. Никому явно не хотелось покидать теплую студию и тащиться в магаз под холодным осенним дождичком. А тут доброволец, отлично же. И можно со спокойной совестью остаться тусить в обществе музыкантов и лиц, допущенных
— Может мне тоже сходить? — засуетился хозяин студии, потрепав бороденку.
— Нормально все, дядя Гена! — заверил Костя ака Конрад из «Парка культуры» и посмотрел на меня. — Мы сгоняем с… Тебя как зовут?
— Вова, — подсказал я.
— С Вовчиком, — кинвул Конрад.
— В стекляшке сегодня тетя Таня работает, — Шутихин принялся шарить по карманам. — Скажешь ей, что…
— Скажу, скажу, — заржал Конрад. — Не в первый день замужем. Пойдем, Вовчик.
Мы спустились на первый этаж и вышли из подъезда.
— Раньше тебя не видел, — сказал Конрад, когда мы двинули в сторону трамвайного кольца, рядом с которым в те далекие годы еще стояла уродливая конструкция из торговых павильонов с очень советскими буквами «Подсолнух» над арочным входом. К двухтысячным этот гибрид рынка и общественного туалета уже демонтировали, на его месте сначала построили молодежный ресторанчик с ночной дискотекой, а потом, когда он сгорел в две тысячи седьмом, и вовсе разбили сквер с памятной стелой в честь очередных героев за что-то там погибших. Но сейчас это было местное злачное место, где в одном из отсеков был продуктовый магазин, в другом — кафетерий, засиженный синюганами, потому что все разновидности шмурдяка здесь наливали в стопки и стаканы, в третьем мини-версия колхозного рынка, который ввиду позднего времени уже был закрыт. Ну и перед входом на тротуаре устроились торговцы всякой всячиной. Бабушки с шерстяными носками, мужички с радиодеталями, обветшалые интеллигенты с книгами. Но этих тоже сейчас не было. О том, что завтра они тоже будут, напоминали только конструкции из ящиков и коробок, бережно накрытые кусками грязного полиэтилена.
— Играю в группе «Ангелы Сатаны», — ответил я.
— А, понятно, — Конрад бросил на меня чуть насмешливый взгляд, по которому стало понятно, что особой популярности наше творчество среди него не снискало. Но он в курсе о нашем существовании. — Солиста вашего знаю. Встречались разок.
Он фыркнул, подавляя смех.
— Саня что-то учудил опять? — с пониманием покивал я. Конрад мужик дельный, фигни не скажет. А знать свою стартовую репутацию — это неплохо. Особенно если она так себе.
— Саня? — недоуменно встрепенулся Конрад. — А, точно. Астарота же Саша зовут. Ну да, можно и так сказать.
Но в подробности вдаваться не стал. А я не стал настаивать, чтобы не уронить свои акции еще ниже. В «Подсолнухе» Конрад двинулся, как ни странно, к пустующему продуктовому, а не к наливайке. Пожилая продавщица с усталым и недовольным лицом, похожая на чучело совы, ожила.
— Куда претесь, мы уже закрываемся!
— Да мы ненадолго, теть Тань! — расплылся в улыбке Конрад. — Мы от Шутихина!
— От Геннадия Львовича? — тут же преобразилась продавщица. — Он же сам собирался зайти…
— Гости у него, невежиливо уходить было, — подмигнул Конрад.
— Сюда проходите, вот тут, под прилавком пролезайте, — тетя Таня сдвинула клеенку, маскирующую вход. — Я в подсобке уже все сложила.
Подсобка не пустовала, в отличие от прилавков. На полках стояли картонные
— А портвешка еще бутылок пять не завалялось случайно? — спросил Конрад, сгружая на меня одну из коробок.
— Четыре только есть, — покачала головой тетя Таня.
— Давайте четыре, — покивал Конрад. — Лучше, чем ничего.
Он вынул из кармана ком налички.
— Я могу тоже вкинуться, — сказал я.
— Забей, — отмахнулся Конрад. — Девушке конфет купи лучше.
Хозяин-барин. Я пожал плечами. Насильно совать не буду. Фронтмен «Парка культуры и отдыха» и в те голодные годы не бедствовал, а мое время еще наступит.
Мы вернулись в студию, когда второе отделение концерта уже началось. Судя по лицу Конрада, на то и был расчет. Вместе с коробками мы незаметно просочились с коробками, в которых явно были не только бутылки, на крохотную кухню. Где тихо сидели двое вполне взрослых мужичков явно не совсем из музыкальной среди, а скорее из художников. И ждали как раз нашего каравана.
— Ты давай, молодежь, иди музыку слушай! — выпроводили меня, снабдив парой бутылок «трех топоров».
Я протиснулся поближе к Бельфегору и устроился на полу.
— Ты где пропадал? — прошептал он, не сводя глаз с поющего Сэнсея.
— За догоном бегал, — я продемонстрировал бутылки. Сорвал с них крышечки и передал дальше по рядам. Публика оживилась и как-то даже заволновалась. Сэнсей встретился со мной глазами и подмигнул.
— Знаете, однажды мы выступали в странном городе Сыкрывкаре, — начал Сэнсей свою очередную байку. — И у принимающей стороны возникли проблемы с помещением. Концерт должен был быть во дворце культуры, но вмешалась партия, надавила на директрису, и нас выперли. Вот представьте, зима. Метель. Темень ночная. И мы все такие красивые на крыльце дворца культуры с колоннами. Я почти был готов объявить, что концерт отменяется, простите, мол, ребята. Но тут один товарищ сказал, что у него есть вариант. «Я, говорит, работаю ночным сторожем в детском саду. А сейчас смена моего товарища. Ночью детский сад точно никому не нужен, и если все пообещают вести себя прилично, то…» Угадайте, что все пообещали?
Публика понимающе засмеялась.
— К пяти утра об этом своем обещании все, разумеется, забыли, — продолжил Сэнсей. — И мне до сих пор за это стыдно. Но особенно мне было стыдно, когда я проснулся. Лежал я, свернутый в какашечку на крохотной детской кроватке, а меня из эмалированного чайника поливала удивительно прекрасная, но очень сердитая девушка. Так вот… На самом деле, я хотел посвятить следующую песню девушкам, но увидел сейчас, как Велиал принес портвейн, и почему-то вспомнилось. Наверное, потому что в тот раз мы тоже пили «Три топора». Ваше здоровье, друзья!
Пальцы гитариста снова забегали по струнам в замысловатом переборе, а Сэнсей запел.
— Такая родная, с босыми ногами
По белому снегу
По мокрой траве
Ты знаешь про Гегеля и оригами
К родному ночлегу
В твоей голове
Шаг вперед, беги и взлетай
С края крыши над спящими домами
И никогда меня не отпускай