99-й
Шрифт:
«Наш брат, имя которому Девяносто девятый, виновен в убийстве Шестьдесят второго и должен быть наказан.» — произнесла Вторая, после чего все начали поднимать свои кулаки в воздух, показывая свои номера. Первый быстро отмечал проголосовавшие номера в планшете, после чего поднял свою руку вверх в знак окончания голосования, не отрывая глаз от планшета. Как только все опустили свои руки, Вторая произнесла второй возможный вердикт — «Наш брат, имя которому Девяносто девятый, должен быть прощен, а его преступление — забыто.» Я следил за всем этим с тревогой в сердце, наблюдая за поднимающимися руками и номерами на них. Все эти числа не придавали большого значения в голосовании, так как их голоса лишь дают Старшим принять решение быстрее. Среди всех этих чисел я увидел одно, которое заставило меня затаить дыхание. Девяносто восьмая смогла поднять свою руку, показывая свое число, даже когда ее старались держать на коленях. Она смогла дать свой голос, даже когда Девятый всеми силами старался
«Старший ряд. Вердикт.» — Первый отдал команду старшему ряду, и все, по очереди, начали голосовать.
«Помиловать.» — Выкрикнул Девятый, после чего очередь перешла к Восьмому, потом к Седьмой… Голосование шло неспешно, и каждый новый голос заставлял мое сердце биться чаще. Девятый, Шестой, Четвертый и Вторая голосовали против моего наказания. Восьмой, Седьмая, Пятый и Третий — за. Выбор оставался за Первым. Его голос был решающим. Он стоял сзади меня, потому я не видел его лица и не знал, чего ожидать от него. Вторая смотрела на меня с волнением. Она не хотела видеть, как ее младшего брата буду наказывать на глазах у всей семьи. Я мог лишь качать головой, стискивая зубы. Я… молил о пощаде у нее.
«Решающим голосом я завершаю голосование и привожу вердикт.» — произнес Первый за моей спиной громким и звонким тоном. Я начинал чаще дышать от волнения и нервов, наполняясь страхом перед грядущим. Ожидание — самое страшное наказание для меня. — «Наш младший брат, Девяносто девятый, убивший нашего брата, Шестьдесят второго, признается целиком и полностью…» На какой-то момент я замер, а все шумы и голоса вокруг меня затихли. Я мог видеть по лицу Второй… Меня ждет настоящий кошмар. Вердикт Первого оглушил меня.
— «…Виновен!»
Все мое волнение и переживания начали выливаться из меня слезами, пока я слушал громкие крики и плач Девяносто восьмой. Она не выдержит этого! Она сойдет с ума, наблюдая за тем, как я корчусь от боли! Я… Я должен держаться! Я стискивал зубы и старался не лить слез, но это у меня не получалось. С меня сняли рубашку, после чего Первый взглянул на меня, наклонившись ко мне.
«У тебя есть выбор, братец. Кто из старшего ряда будет тебя наказывать? Кого ты выберешь?» — Первый давал мне выбор. Он спокойно задал вопрос, даже не замечая… не поддаваясь моим слезам. Выбрать своего «палача» я мог только из Старшего ряда. Я взглянул на Шестого, кивнув в его сторону. Пусть уж лучше меня наказывает тот, кто был ответственен за жизнь Шестьдесят второго. За ряд, в котором он находился. Первый ухмыльнулся, пожав плечами. — «Ну раз уж ты так желаешь…»
Первый взял меня за руку, надев на мой большой палец кольцо серебристого цвета. Это кольцо быстро сузилось, полностью обхватив мой палец, после чего Первый надел еще одно, такое же кольцо, но на большой палец другой руки, после чего завел мои руки за голову. Мое тело вздрогнуло, а я почувствовал слабое жжение и движение на пальцах, словно по кончикам моих пальцев водят проволокой или крепкой ниткой. Я был не в состоянии отвести руки в стороны, словно что-то мешало мне, связывая их вместе. Шестой стоял прямо передо мной, рассматривая мое лицо, покрытое слезами.
«Мудрое решение.» — сказал он, взяв из рук Первого небольшой жезл серого цвета. Она нажал на кнопку на ней, и жезл быстро стал длинным, гибким, но крепким хлыстом. Он сгибал его перед моими глазами, показывая мне, что меня ждет. — «Даже если он это и заслужил, я постараюсь… чтобы ты испытывал его боль. Честное наказание.»
Стандартное наказание представляло собой несколько ударов подобным хлыстом по спине. Первый объявил число ударов за мое преступление. Десять. Это не самое большое число в мире, но учитывая то, какую боль я буду испытывать в момент удара… Этого более чем достаточно. Шестой надел на свой указательный палец левой руки такое-же кольцо, что и у меня, после чего завел руку за мою голову и медленно поднял руку. Меня тянуло за его рукой, словно я был привязан к ней. Я был готов к наказанию, и Первый дал согласие на начало. Мое тело выгнулось, а изо рта вышел громкий крик, который я старался сдерживать в себе. С каждым ударом, боль становилась сильнее и сильнее. Я чувствовал, как хлыст рассекал мою плоть и кожу. Каждый новый удар был сильнее предыдущего, заставляя меня заливаться дикими криками и слезами. Я ничего не мог с этим поделать. Только закрыть глаза и считать удары.
Десять ударов. Десять ударов хлыстом. Все эти удары заставили мое тело сломаться, скрючиться, изогнуться. Дышать стало сложно, сознание было готово покинуть меня в любой момент, руки и ноги не повиновались мне, сгибаясь и дрожа. Старшие братья отнесли меня в медицинский отсек, где
«Некоторые раны глубже остальных, братец. У тебя останутся шрамы.» — сказала Тридцатая, заканчивая разбираться с моими ранами. Я не мог повернуться к ней, продолжая лежать на животе, прикованный к столу, пока она занимается своей работой. Она звучала спокойной, но встревоженной. Наверное… этот жестокий суд повлиял на нее. Ее руки начинали дрожать, после чего она попросту отодвинула клешню с инструментом в сторону, отойдя от стола. — «Как вообще можно так поступать?! Ты заступился за свою сестру! Старался защитить ее, спасти ее, даже когда ты был на грани потери рассудка! Почему Первый не может понять, что ты сделал одолжение всем нам? На кой-черт он вообще сделал голосование таким нечестным?!» Она высвобождала свой гнев, высказывая при мне свое недовольство. Я мог ее понять. Не все ожидали такого исхода. Тем не менее, я заслуживал подобного наказания. Лучше я буду виновен в чем-то малом и незначительном, чем моя сестра, которая является настоящей убийцей. Ложные доводы лишь облегчают нам задачу, и я могу со спокойной душой наблюдать за Девяносто восьмой, не волнуясь за остальных. Тем не менее, «голос» Первого подорвал доверие к нему. Не только мое доверие, но и всех остальных. Это может сыграть на руку моей сестре, ведь именно она хочет вывести Первого на чистую воду.
«Я это заслужил… Никто не должен убивать людей, даже если это касается жизни другого человека.» — мой голос дрожал и хрипел, пока я пытался заглушить боль в своем теле, играясь с чувствами Тридцатой. Я должен был строить из себя гордого тупицу, дабы она видела меня слабым и беззащитным мальчиком. Слабые люди всегда симпатизируют поверженным. Психология.
«Прекрати говорить чушь! Хоть ты и младший брат, но ты поступил как настоящий мужчина! Поступил так, как не поступил бы Старший! Ты заступился за свою сестру, сражался за нее и спас ее! Разве этого недостаточно?» — ее голос был более-менее сдержанным, но ее тон буквально грел мою душу. Она хвалила меня своими словами, словно я и впрямь сделал что-то по-настоящему… особенное. Успокоившись, она вернулась к столу, повторно протерев мои раны каким-то раствором, после чего снова принялась прожигать мои раны, которые еще не успели затянуться. За делом, она произнесла едва различимое — «Он когда-нибудь… поплатиться за это.» Я уже мог верить ее словам. Возможно, в будущем, Первый поплатится не только за свою ложь, но и за эту… жажду власти.
Я упустил завтрак, потому мне пришлось проводить остаток времени в ожидании обеда. Вся моя спина ныла и сгибалась из-за неугасающей боли, но я держался. Чтобы успокоить нервы и смыть с себя кровь, я решил пойти в душ. Сняв с себя штаны и рубашку, я взглянул на свою спину через двойное зеркало, показывающее мое отражение с обеих сторон. Вся моя спина была истерзана. Темно-красные линии шли по моей спине во всех возможных направлениях. Какие-то из них были короткими, какие-то были более яркими и проходили от плеча к талии. Словно клеймо, эти раны украшали мою спину. Теперь это будет напоминанием не только для меня, но и для остальных. Вот… что станет с нарушителями порядка. Так же это было клеймом позора, и я был самым первым в семье, у кого было такое клеймо. По крайней мере… я так думаю. О плохих вещах в семье никто не разговаривал, а старые ошибки и плохие поступки быстро забывались. Вот только я не думаю, что подобное забудется. Вздохнув, я отошел от зеркала и положил свою одежду в контейнер для грязного белья. Когда контейнер закрылся, едва различимый гул начал доноситься из-за стены. Моя одежда ушла в стирку — вот что этот гул значил. Я также снял с себя нижнее белье, бросив его в тот же контейнер, после чего прошел в следующую комнату. Это был мужской, общий душ. Обычно мои братья и сестры ходят в душ группами, но сейчас у них нету времени на это. Именно по этому поводу я решил сходить в душ именно сейчас. Не хотелось показывать всем мои раны. Только я прошел в дальний угол, встав на мягкий, резиновый квадрат зеленого цвета, как на меня начала литься теплая вода из душа. Вода становилась теплее, пока я стоял и не двигался, наклонившись вперед. Мне было больно, но эта боль быстро затупилась под приятными чувствами теплой воды.
«Братик…» — Знакомый, нежный голос, эхом прошелся по душевой. Это была Девяносто восьмая, и она стояла прямо позади меня. Только я собирался обернуться, как она взвизгнула, направив мое лицо руками в сторону стены. — «Н-не вздумай поворачиваться…! Пожалуйста.» Я едва мог держать себя в руках. Моя сестра сейчас находилась в мужском душе. Голая. Рядом со мной. Заметь это кто-нибудь из семьи, и нам не избежать вопросов.
«Ты совсем рехнулась?! Мы же…» — я старался говорить шепотом, но мой гнев в нем был вполне различимым и четким. Девяносто восьмая аккуратно прикрыла мой рот ладонью, слегка прижавшись ко мне. Она слегка надавила на мои раны, заставив меня вздрогнуть и протяжно промычать, стиснув зубы, сдерживая крики боли. Она поняла это, отпрыгнув назад.