99-й
Шрифт:
«Братик!» — Сестренка оказалась рядом со мной, стараясь перевести дыхание, осматривая меня с ужасом в глазах. Она отдавала все свои силы, чтобы оттащить меня к Медицинскому отсеку, не замечая ничего и никого вокруг. У нее не было сил смотреть на мои раны и мое лицо, наполненное страданиями и болью. Даже когда Тридцатая и Нулевой оказались в отсеке и положили меня на медицинский стол, она не отрывала от меня глаз, закрывая мои раны, выливая, как мне казалось, неограниченное количество слез. Ее крики безжалостно прорезались в мои уши. — «Н-не умирай! Прошу… Прошу тебя!»
«Да успокойся же ты! Убери руки! С ним все будет в порядке! Все будет… Сестра, черт тебя возьми! Успокойся!» — Я мог расслышать голос Тридцатой, гневно отводящей мою сестренку подальше от меня, пока она сопротивлялась и вырывалась, держась за мою руку. Даже Нулевой начинал помогать ей в этом. Тридцатая успела
Мой сон прошел довольно быстро. Так быстро, что я даже удивился внезапной смене окружения. Я все еще лежал на медицинском столе, но сам отсек был оживленнее обычного. Братья и сестры, куда не посмотри. Даже моя сестренка держала меня и прижималась щекой к ладони, стоя рядом со мной. Она не сразу поняла, что я проснулся, но когда она увидела свет в моих глазах, то ее тело вздрогнуло, а на глазах начали набираться слезы.
«Братик…» — вышло из ее дрожащих губ шепотом, пока слезы вновь начали скатываться по ее румяным щекам. У меня было такое ощущение, что я и не спал вовсе, а все прошедшие моменты были лишь предсказанием… или сном. Мне не составило труда поднять руку и погладить ее щеку, стараясь хоть как-то успокоить ее. Я не сразу заметил это, но я поднял именно ту руку, плечо которой мне прострелили. Никакого неудобства или боли. Пока я водил пальцами по щеке сестры, медленно переходя к ее покрытию, на моем лице появлялась сонная улыбка. Не все заметили мое пробуждение, но Тридцатая, оказавшаяся рядом с моей сестренкой, даже не удивилась моему сонному, но вполне здоровому виду. Она же и разгласила всем о моем пробуждении, со спокойным тоном оглядывая мои раны.
«Говорила же тебе. Все с ним будет в порядке. Для такого мужчины, подобные раны — царапины.» — Я не знаю, шутила ли Тридцатая, или же она сказала это на полном серьезе, но ее слова сильно повлияли на меня. Назвать своего младшего брата Мужчиной… Может я понимал ее слова в ином свете, но легкий смех моих братьев и сестер, медленно собирающихся вокруг стола, лишь сильнее толкал меня к моему мнению. Даже сестра начала покрываться моими красками, отведя глаза в сторону. Сказать ей что-либо в ответ я просто не мог. Я слишком стыдился своих дальнейших слов и действий. Небольшая пауза помогла мне прийти в себя и собраться с мыслями.
«Сколько я спал? Что произошло?» — меня очень сильно интересовал ход нашей небольшой Кампании, а точнее — ее результаты. Ответ на мой вопрос не был… радостным. Восьмой делился со мной результатами прошедшей битвы.
«Перестрелка с „Белыми“ не была длинной. Мы слегка их оттеснили, но наша работа еще не закончена. Сейчас под нашим контролем находится небольшой уголок комплекса, и мы не собираемся отдавать его обратно. Не без битвы. Вот только… этот „уголок“ стоил нам жизни девяти человек. Шесть братьев и три сестры, если быть точным.» — когда речь зашла о потерях, тон Восьмого погас, а братья, стоявшие рядом с нами, склонили головы и взгляды. Вести о смерти их братьев и сестер повлияли и на меня. Ведь я видел Девяностого… Его истерзанное, покрытое багровыми красками и едва заметными дырами, тело, оставленное рядом с другими погибшими… и среди подобных жертв могла бы быть и моя сестра. Но она сидела рядом, разглядывая меня с тревогой, сжимая мою руку. Пока она жива — мне плевать на все и всех. Разве не из-за нее я ринулся вперед? Пока я водил большим пальцем по ее покрытию, разглядывая ее слабую, слегка искривленную улыбку, Восьмой быстро сменил настрой и заговорил со мной на более звонкой и светлой ноте. — «Зато многие из нас, включая нашего младшего братца, живы и целы! И все благодаря ему. Даже ринулся… сестричку спасать. Разве это не мужественный поступок?» Его слова вызвали настоящую волну оптимизма со стороны сестер и братьев в отсеке. Торжественные крики и возгласы слились во едино, и даже эхо этих криков не утихало среди пустых, безграничных коридоров. Я не был рад этому. Я не был рад тому, что меня восхваляют. Все они знают о том, что я сделал в прошлом. Сколько лжи я наговорил и бед причинил. Мне было плевать на их жизни. Тогда и сейчас. А ринувшись вперед за мной, принимая мою глупость за храбрость… Я не стал сдерживать свои чувства в себе. Мое мнение, мои взгляды, эмоции… Я выпустил это все наружу.
«Даже если он убил целый ряд сестер и братьев? Даже если он… и не брат вовсе?» — Для меня… Я должен был высказать всю правду. Они и так знали мои истинные намерения и что я сделал с этой семьей. Возможно они даже знают о поступках моей сестры, или даже об их истинной «крови». Об их предназначении. И, если судить по их лицам — они помнят все это. Они знают об этом. Все позитивные эмоции на их лицах были размолоты в кучу и выкинуты прочь, словно кучка пыли. Я не остановился на вопросах. У меня были доказательства своей вины и «черноты» моей души… Если у меня такая… имеется. Стараясь выбраться из оков и повернуться, я ерзал и извивался на столе, словно пойманный змей, повышая голос. — «Я заслужил больше, чем удары плетью. Я заслужил больше, чем избиение до полусмерти. Черт! Я заслужи больше, чем расстрел на месте! Все, что я сделал за свою никчемную жизнь — убивал людей! Вся моя спина покрыта шрамами! Из-за убийства одного человека! Разве этого недостаточно, чтобы раскрыть вам глаза? Я — убийца! Неужели это так трудно понять?!»
Каждый, кто стоял около стола со мной… Каждый, кто слышал меня. Все оцепенели, не подавая никаких эмоций. Статуи, устремившие на меня свои взоры. Обращая свое внимание на меня и только на меня. Никто не смел издать и звука. Никто… не двигался, наблюдая за моими попытками освободиться от оков. Даже моя сестра, прикрыв рот руками, шокировано отходила назад, не веря в происходящее. Когда я успокоился, вглядываясь в ее глаза… В моем левом ухе внезапно начало звенеть, а по щеке прошлась дикая боль, которую мне никогда еще не приходилось испытывать. Тридцатая дала мне очень сильную, быструю, практически молниеносную пощечину.
«Неблагодарная сволочь!» — прокричала она в мое оглушенное ухо, после чего сделала очередную пощечину, но тыльной стороной ладони, по другой щеке — «Мы, твоя семья, встали за тебя стеной! Отдали за тебя свои жизни! И вот так ты нас благодаришь? Подобными словами?! Даже я, полностью ломая все правила и логику, решила дать тебе возможность…»
«Какую возможность?! Возможность убить еще кого-нибудь?!» — гнев в моем голосе пробирал до костей. Я повысил голос на Тридцатую, даже не задумываясь о последствиях. Вся «семья» могла разорвать меня на куски, словно стая разъяренных собак. И даже тогда — я продолжил. Устремив свой взор… в глаза самой смерти. — «Если да, то поздравляю! Я продолжаю убивать людей! А семья? Какая семья?! Здесь нету братьев! Здесь нету сестер! Мы даже не одной кро…» На этот раз, я полностью заглох. Остыл. Закрыл свой рот и прикусил язык. Вторая аккуратно отодвинула Тридцатую в сторону и ударила меня прямо в горло, заставив потерять возможность дышать, после чего она сильно ударила меня прикладом пистолета в грудь. Я даже не мог вскрикнуть от боли, так как весь воздух из моих легких вылетел моментально. В мгновение. Даже сестренка чувствовала мою боль, схватившись за горло и грудь, начиная кашлять вместе со мной.
«Прекращай психовать и слушай меня, Девяносто девятый. Да, мы не одной крови. Да, мы не являемся кровными братьями и сестрами. Ни тебе, ни Девяносто восьмой. И знаешь что? Мне насрать. Тридцатая мне не сестра — Мне насрать. Первый мне не брат — Мне насрать. Даже ты, твоя сестра-близнец… Вся, чтоб ее, семья — не семья мне! Мне насрать!» — ее голос, тон… каждый звук, выходящий из ее горла… был невыносимо громким. Вторая оглушила меня. Вывела из равновесия. Полностью отняла мою способность думать и размышлять. И пока она пронзала мои уши своим звонким и громким тоном, она рассматривала всех вокруг, не утихая. — «Я прожила достаточно, чтобы узнать каждого из вас! Я прожила свою жизнь так, что привязалась к каждому из вас! Да чтоб вас… Я даже готова переспать с каждым из вас, если на то будет причина! И если вы думаете, что кровь и родословная — важная часть семьи… Вы будете хуже Первого! Вы будете хуже того говножора и троглодита Первого, вылизывающего ботинки тупоголового старикашки DS8! Мы все росли семьей, мы все сражаемся семьей, мы умрем, чтоб вас, семьей! Убил ли ты своего близкого или нет — мне по боку! Сейчас, в этот самый момент… Вы либо будете сражаться семьей, либо сдохните без нее! Третьего не дано!»
Речи Второй закрепили… веру семьи. Все до единого согласились с ее словами, хором выкрикивая свое мнение. Никто не шел против течения. Даже моя сестра, которая была не в состоянии плакать, вжимаясь в мою грудь лицом, обнимая так крепко, как только это возможно, старалась удержать меня в этом течении. Она хотела молить о пощаде, но вся ее сущность шла против этой идеи. Она хотела бороться за меня. Защитить меня и показать всем свою серьезность. Забрать меня и убежать. Но как бы она не пыталась докричаться до Второй — она не слушала. Лишь смотрела, не отрывая глаз. По крайней мере… она так думала.