9х18
Шрифт:
Давно надо было довести дело до драки, но я тоже присматривался, что да как. В чужой обстановке всегда страшнее лезть в пекло. Поэтому я знал, что или за него, или за себя кому-то из этих «сынков» футбольного «гламура» придется «вточить» разок, чтоб дальше жить спокойно. И эту возможность удачно предоставил случай. Может быть, я как-нибудь и обошелся бы в своей социализации в городскую среду без грубых жестов, но установка, которая свербила в моей голове, сводила все ситуации, может быть, по сути и безобидные, к тому, что нужно бить морду при любой непонятной ситуации.
Может быть, опыт хулиганской жизни просвечивал в моем взгляде, когда я исподлобья поглядывал на окружающий мир и на этих ребят футбольной Фемиды. И когда на крыльце колледжа стояла толпа модных спортсменов и их дружков со старших курсов, молчаливое любопытство
Я сидел за партой утром в одном из классов техникума. Сидел и пах дымом. Я это чувствовал даже своим носом, который всю ночь дышал сосновым дымом: самым едким смоляным из всех. Ночью все мое существо пропахло дымом в нашем домике, который мы снимали в аренду со старшим братом в поселке Токсово. Там я жил. Оттуда ездил учиться в Питер. Накануне мы приехали от родителей – дом все выходные стоял неотапливаемым. Тогда был уже декабрь и стояли морозы. Вернулись поздно – я с температурой и простудой. Стали растапливать печку, а она так задымила, что было не продохнуть. Мы мучились с ней, наверное, часа три. Дрова были сосновые и сырые. Короче говоря, я так и лег спать под бушлаты и два одеяла, не дождавшись тепла. Понятно, что вся одежда пропахла. И вот с утра сижу за партой в классе. Точнее, сплю. Я приезжал раньше всех, чтобы не заходить в класс, когда там уже много народу. Так электричка ходила: или пораньше приедешь, или впритык. Я сидел за партой, опустив голову на руки, больной, с красными глазами и ватной головой.
Народ стал собираться, рассаживаться по местам, собирались кучки девчонок-хохотушек. Все с выходных, разговоров много. Только отдельные особи, вроде меня, не входившие ни в какие кружки по интересам, сидели в одиночку с потупленным взглядом, смотря в нераскрытую тетрадку.
Я расположился на задних рядах, хотя обычно сидел спереди, задние ряды были за футболистами закреплены. А тут, чувствую, этот еловый, по большому счету, приятный дымный запах, в нашей школе в селе никто бы его и не заметил, на больших переменах жгли в кустах костры, и это был естественный для деревенского нюха запах. А в городе стыдно так пахнуть, не принято. Я это понимал и поэтому сконфужено забился на задние ряды. Было не до учебы, еще простуда. И вот подходит этот не совсем мощный и спокойный парень и говорит: «Ты сел на мое место».
– Тут места и тебе хватит. Отойди, – спокойно сказал я.
– Слушай, иди пересядь вот туда, – говорит парень, нависая надо мной.
Смотрю, группа затихла, тогда уже почти в полном составе заполнившая аудиторию. Ждут веселой развязки. Интересно всем.
– А че это от тебя так несет? – говорит мне футболист, улыбаясь нагло и косясь на своих, которые уже светились и мелькали задорным тоном, как бы поддерживая и одобряя напор своего товарища по команде: «Давай, пора его поставить на место, скобаря дикого».
– Че делал-то, что так воняет, – сверкая глазами, спросил футболист. – Давай пересядь поближе.
Такой спокойный, вроде никогда ни с кем не задирался, а тут, смотрю, прет, как танк. Пять секунд я молча сидел в метафизическом стопоре. Такой стопор обычно предваряет взрывную реакцию. Моя психика была очень уставшей после бессонной ночи, готова взорваться от любого прикосновения. Глаза мои налились кровью, виски пульсировали, сердце забилось в простуженном теле лихорадочным ритмом. Откуда-то в голове всплыла установка от двоюродного брательника-омоновца, сказавшего мне, когда я только приехал из деревни в Питер: «Андрюха, не жди, пока тебе жало набьют. Вот чувствуешь, ситуация пошла не так – сразу бей со всей мочи в табло, потом разговаривай». Не помню, как я вскочил с места, только парта отлетела прямо на впереди сидящих ребят. Это мне уже потом рассказали. Я бешеным движением толкнул парня руками, ухватившись за его грудки и машинально сделав ему подсечку, – уложил со всей мощи на пол. Он с глухим звуком ударился об пол головой и затих. Я подержал его еще секунд пять прижатым к полу, затем встал и посмотрел на окружающих студентов. Сразу понял по лицам, что драки не будет, никто на меня не кинется. Боятся. Поэтому я хоть и в аффекте был, но делал весь этот механизм с какой-то даже эмоциональной игрой, с показательным вывертом. На страх. И знал, что сработает. Но глаза у меня были действительно бешеные. Я это чувствовал по испуганным лицам. Что-то они увидели такое в моем лице, что оберегло меня от стычек в дальнейшем. Я думаю, они увидели, что этот дикарь из Псковской губернии – с какой-то темной и странной начинкой внутри. А я действительно был темный.
Бить с одного удара в челюсть, взрывом всей своей лихости и видеть, как столбом наглухо падает твой оппонент, было мне не впервой. И если этот оппонент здоров или вскользь удар прошел, ты помогаешь ему ускориться к земле подсечкой и толчком руки, как бы сопровождая и надавливая его книзу, чтобы не опомнился. И начинаешь его добивать на земле. Он не успевает закрыть руками лицо, опешив от первого удара, и у тебя есть секунд пять, чтобы нанести контрольные удары.
Да, это были мы из 90-х. И что только не делали мы, сумасшедшие дети сумасшедшего времени. Каких-то страшных поступков, конечно, мы не совершали. Не успели. Слава Богу! Но шли именно к этому – к краю бездны, упав в которую, уже никогда бы не выбрались из ямы. Вспомнить все это – мурашки по кожи бегут. И кто знает, чем бы все это закончилось, если бы нас не разогнали тогда по сторонам.
О Питер, как я благодарен твоим огням! Ты зажег в сером болоте моего сердца жизнь. Как я благодарен громадным стенам твоей Лавры, где душа моя коснулась икон и благодати. Как в тебе я захотел жить.
Петербург, спасибо тебе за то, что подарил мне в своих благодатных туманах светлое небо и любовь. Спасибо тебе, любимый мой город!
Экзамен
Из-за мрака школьного двора вдруг появилась фигура. Быстро, как приведение, фигура проскользнула сквозь толпу сбившихся у крыльца подростков; с воздушной легкостью взлетела по ступенькам, загремела замком железной двери и во весь створ распахнула ворота в темное пространство затаившего дыхание спортивного зала. Детей, притихших от появления призрака Кентервильского замка, стало медленно засасывать в темный проем двери, как в черную дыру.
Призрак стоял в красных штанах с белыми лампасами по бокам и ждал, пока всех не засосет пропасть черного зала. Я шел последним. Когда все зашли в зал, я остановился напротив фигуры, свет успели уже включить, и на меня из-под черных бровей как лезвием полоснул острый взгляд пожилого, но статного красивого человека. Это был тот самый «Кощей Бессмертный», тренер этой удивительной спортивной школы по волейболу. Так его называли за глаза его воспитанники. Всмотревшись, как будто бы считывая на мне информацию, тренер спросил: «Ты кто?» У меня подкосились ноги, и я дрожащим голосом ответил: «Я в колледже учусь. Из Пскова приехал, можно у вас…» Он не дал мне промямлить до конца монолог, который я так долго репетировал, но все из него позабыл, и вдруг нервно, с каким-то даже пренебрежением спросил, глядя на меня сверху вниз:
– Из какого колледжа?
– Я?
– Ну, не я же, – раздражался призрак.
– Я из спортивного. На Обводном который.
– Какого ты года? – продолжал вопрошать призрак.
– Восьмидесятого, – ответил я.
– Ты на семь лет опоздал!
И после этих слов тяжелая железная дверь с грохотом закрылась перед моим носом, оставив меня на крыльце во мраке темной осени, с этими семью бесполезно прожитыми годами. И только маленький пучок света настырно пробивался сквозь замочную скважину железной двери, намекая на то, что надежда умирает последней. Если мечта в сердце светится, то исходящие из нее лучики обязательно найдут возможность пробиться через любую, даже самую крепкую дверь.
Я стоял как пришибленный от такого быстрого разворота событий и соображал сквозь звон в ушах от грохота закрывшейся двери. Я с минуту еще потоптался, решил, что на дерзость нужно отвечать дерзостью, и вошел в зал.
Спортивный зал был еще пустым, только несколько мальчишек лет семи бегали по линиям площадки, играя в догонялки, остальные переодевались в раздевалках. Призрака тоже пока не было. Я неуверенно сел на скамейку у двери, чтобы сразу покинуть помещение, если вдруг меня заметят и повторно укажут на выход. Но, при всей сконфуженности и неловкости, во мне просыпалась какая-то наглость. Смелость. Я хотел продолжить диалог, чтобы окончательно убедиться в бесполезности намерения остаться здесь. Я думал: если меня выгонят из зала, то я хотя бы буду знать, что это не случайность, а такая здесь атмосфера – закон. Тогда я с легкостью уйду и не пожалею о том.