9х18
Шрифт:
Спортсмены, которых я встретил у двери спортивной школы, куда я пришел попроситься, чтобы меня взяли в состав этой секции, были волейболистами немного другого формата, чем товарищи по учебе в техникуме. Тут были волейболисты из звездной «золотой» лиги – самые великие. Самые настоящие. Впервые на своем пути в Питере вершину идеи этой игры я встретил в колледже двумя неделями раньше. Это не просто волейболист оказался – это был феномен, особая порода – факт жизни. Когда ты заглядываешь в горнило идеи и смысла какого-либо явления, в самую его суть, всегда можно обжечься от прямого попадания энергии на тебя. Вот и я чуть не обжегся от этой энергии, на которой зиждется вся идея не только волейбола, но и всего мирового спорта.
Глядя на этого ходячего носителя идеи волейбола, я сначала, честно сказать, чуть не разочаровался вообще
– Привет, я слышал, ты на кафедре спортивных игр в группе 103? – с ходу заявил незнакомец.
Он сказал это с такой отвратительной дикцией, что мне пришлось читать смысл произнесенных слов по его губам.
– Дай-ка закурить, есть? – продолжал незнакомец.
– Нет, – ответил я.
– А-а-а, понятно.
Тогда он достал пачку сигарет и закурил свои. Я ничего не сказал, так как понял по его поведению и виду, что это не самая большая странность, которая может от него исходить, и что меня ждет веселое общение с этим типом. Хотя по измятости и толщине пачки сигарет, из которой он достал свое курево, я все же догадался о его прагматичном подходе. А он еще и волейболистом оказался – труба. Он мне так и сказал тогда: «Я, Андрей, волейболист, понимаешь».
– И давно ты занимаешься волейболом? – спросил я.
– Всю жизнь, – ответил он, растягивая отсыревшую сигарету.
Всю жизнь! Вот так.
В колледже физической культуры и спорта, куда я поступил, у меня был целый год только один товарищ, с кем я общался в техникуме, – вот этот волейболист. Оказывается, я теперь в этом убежден, что самые настоящие волейболисты – это самые неказистые по меркам спорта люди, как Серега. Встреть его где-то случайно, никогда бы и в голову не пришло, что этот человек волейболист. И вообще спортсмен. Но он так любил этот спорт, оказывается, как и я любил его, – безгранично! И в этой любви к нашей игре мы были самыми настоящими волейболистами. Красивыми, прыгучими, быстрыми и взрывными. Чудесными. Мы мечтали быть такими. И мечты наши были настолько сильными, искренними, что, наверное, на подобных мечах вот таких, как мы – несовершенных, провинциальных, – стоит весь мир, вся его красота и сила. Мне так думается.
Так вот, Серега – из таких спортсменов. Мы были с ним причастны к волейболу. Поэтому считали, что если мы фанаты этой игры и преданные на всю жизнь этой игре люди, то, как бы мы ни выглядели, какого бы происхождения ни были – мы волейболисты самые настоящие. Ничем не хуже всех остальных, даже тех, кто играет на самой вершине олимпа. Единственное, мой друг был более реалистичным человеком, чем я. Он хоть и мечтал, как высоко прыгает и технично бьет в три метра перед девушкой своей, которая живет в его мечтах, очень красивая, небесная такая, в первых рядах многотысячного стадиона и болеет за своего парня Серегу, лучшего из всех на свете парней, – но все же, надо сказать, мне никогда не говорил, что хочет играть профессионально. Как-то сказал – почти как в том анекдоте про Чебурашку, когда Гена спросил, слышит ли он его, а тот ответил: «Гена, посмотри на меня, конечно, слышу», – так и Серега сказал, когда мы с ним пили пиво на Финляндском вокзале, – посмотри на меня, Андрей, какой с меня на фиг волейболист! Он был трезв в мыслях о себе, даже когда пьянел.
Я так же мечтал, как и он, и про девушку, которая на меня смотрит со скамейки стадиона, и про все такое, без чего жить невозможно любому пацану: что тебя любят и восхищаются тобой; восхищаются тем, что ты есть, что ты самый совершенный и неподражаемый – всеми любимый. Я все же хотел большего. Я был не реалистичен, в отличие от Сереги. Хотел в самой глубокой впадине своего сердца стать богом, как те, что сияют на вершине. Весь ужас в том, что я действительно этого хотел, что я подчинил тогда всю свою жизнь этому желанию. Это мои экзистенциональные эксперименты, которые я провожу над собственной жизнью до сих пор.
Вот такие волейболисты, любящие и мечтающие, самые преданные волейболу люди и стояли у железной двери спортивного зала. Собирались пораньше, чтобы поболтать и покурить.
Еще в деревне, когда мы со своей «веселой» компашкой, состоящей из таких же полупьяных подростков, как и я сам, дрались с приезжими питерцами, разбивая друг другу носы, устраивая битвы стенка на стенку, мне становилось иногда страшно от присутствия во мне какой-то темной силы, когда я понимал, куда нас могут занести спесь, дерзость и бесшабашность. Слава Богу! Слава Богу за то, что Он своим провидением крутанул маятник моей жизни в другую сторону. И теперь я ставил эксперименты в другой области своей сермяжной души: смогу ли я сделать немыслимое в том, чем жил и о чем мечтал последнее время того отрезка моей жизни – стать профессионалом в спорте и попасть в сборную страны. Ужас! Но это было так. Юношеский максимализм, на меньшее я был не согласен. В этом масштабе, масштабе своей мечты я признался только трем людям: себе, Сереге и потом еще одному человеку, моему тренеру – о нем весь этот рассказ. На него была вся надежда.
Когда я поступил в колледж и попросил своего куратора Александра Владимировича Балашова, чтобы тот помог мне найти состав, в котором бы я мог начать волейбольную карьеру, то он, узнав, что я поселился во Всеволожском районе, направил меня в одну школу, которая располагалась от моего места жительства на расстоянии одной станции на электричке, сказав: если найдешь язык с тренером той школы, если он тебя возьмет к себе, то тебе повезло. Вот я и приехал попроситься в эту школу. Приехал для того, чтобы встретить самого близкого и родного мне человека, изменившего всю мою жизнь.
Пространство у входа в зал стало заполняться звуками веселых голосов. На тренировку собирались юные спортсмены. Обычные школьники, разного возраста: щупленькие, толстенькие, такие все хулиганистые. В общем, совсем обычные дети. Я стоял в стороне, сначала боялся подойти. Потом кто-то из ребят закурил, и мне почему-то стало легче. Я понял, что это не инопланетяне. Курящие люди у меня как-то в то время больше вызывали человеческого доверия, чем некурящие. Я подошел к ним и спросил:
– Парни, вы на тренировку?
– Да, – ответили мне. – Ждем Кощея.
– А это кто?
– Это наш тренер, сейчас придет, увидишь. А ты кто?
– Кто я? Дед Пихто… – «Даже не знаю, кто я», – подумал я, потому что и впрямь не знал пока…
– Мне надо поговорить с тренером, – ответил я и не стал расспрашивать больше ни о чем местных спортсменов, чтобы сразу не разочаровываться и потянуть сладкую томительную надежду на хороший исход замысла. Вдруг у них найдутся такие аргументы, которые убили бы всю мою надежду. Типа: «Знаешь, тренер сказал нам вчера, что если вдруг придет парень, встанет вот тут у двери, скажите, чтобы уходил, – я не возьму его к себе, так как он уже опоздал. Ничего из него не выйдет! Бесполезно даже начинать. А просто так тренировать человека со стороны, нет, не могу, своих много. Пусть уходит». Именно так мне потом и было сказано тренером, один в один. Но это потом. А пока у меня оставалось еще минут двадцать. Поэтому я не стал говорить, что пришел проситься в секцию, чтобы не обломать веточку надежды, которая меня согревала и удерживала от пропасти и от разрушения всех планов. Но что-то все равно радовало. Ребята, стоящие у входа в спортивный зал, – это был мой контингент. Хоть поселок, в котором эта спортивная школа располагалась, находился довольно близко к Петербургу и по объему и численности населения деревней его не назовешь, но все-таки там люди попроще, близкие моему тогдашнему культурному и материальному уровню. И сейчас, уже поживший, с опытом, понимаю, почему именно такие дети, близкие мне, стояли у двери. Это такой отбор, когда ты берешь не по росту ребенка к себе в секцию, и не по качествам как игрока, а в силу какой-то другой потребности. В силу того, что этому человечку идти больше некуда, у которого, может быть, на данном этапе ближе тебя, этого спортивного зала и мечты, согревающей одинокое сердце, ничего и нет. Это была не совсем настоящая спортшкола. Это скорее была секция при школе, но с хорошим уровнем волейбола.