A and B, или Как приручить Мародеров
Шрифт:
Все последующие слова Джеймс успешно пропустил мимо ушей. Его взгляд совершенно случайно скользнул по группе слизеринцев и наткнулся на нечто, что привело его в состояние исключительно чувственной ярости, которую он желал немедленно выразить посредством… ну, не совсем танца.
Северус Снейп.
Худенький, с болезненно-бледным цветом лица, завернувшийся в свою потрепанную старую мантию, которая была столь коротка, что почти открывала лодыжки. Рядом со своими сокурсниками он выглядел столь жалко и нелепо, что ярость Джеймса на мгновение отступила. В Снейпе появилось что-то такое, вызывавшее не только уважение, но и чувство опасности.
«К седьмому курсу Северус Снейп наконец-то приобрел характер», — усмехнулся Поттер.
Вот только сейчас это было совсем не на руку гриффиндорцу. Ведь Джеймс прекрасно понимал, ради кого Снейп все-таки решился пойти в настолько людное место, презрев насмешку и возможную опасность встречи с вездесущими мародерами. Он тоже претендовал на одну прелестную рыжеволосую девушку, но у Поттера даже в голове не укладывалось, как это может считать себя достойным Лили Эванс?!
Снейп тем временем встретился глазами со своим старым врагом, ощутимо вздрогнул, но взгляда не отвел, чем вновь изрядно удивил Джеймса. В глазах его застыла решимость и стремление стоять до конца.
— Если вы хотите пригласить мистера Снейпа на танец, мистер Поттер, достаточно просто подойти и заговорить с ним, а не сверлить молодого человека голодным взглядом, — профессор МакГонагалл строго поджала губы, и если бы не бесенята, плясавшие в ее глазах, Поттер мог бы поклясться, что она говорит серьезно.
— Боюсь, уважаемый, — Джеймс скривился, — мистер Северус Снейп не одобрит столь дерзкой решительности с моей стороны. По правилам этикета, кавалер обязан быть более галантным с дамой.
Зал всколыхнулся от смеха, но Северус продолжал стоять, неестественно выпрямив спину и будто бы каждую секунду ожидая нового удара или очередной насмешки. А Поттер и сам не знал, откуда в нем внезапно взялись такие красиво выстроенные и напыщенные слова. Этикет, галантный, дама… Все же Сириус оказывал хоть какое-то благоприятное влияние на своего друга.
Последующее занятие Джеймс запомнил плохо. Он и его неожиданный соперник кружили по классу, придерживая за талию партнерш и сверля друг друга взглядами, полными ненависти. Все замечания МакГонагалл они попросту игнорировали. Стоило обоим только приблизиться на достаточное расстояние, как они шипели друг на друга, всякий раз отпуская едкие комментарии и пытаясь толкнуть соперника посильнее.
Под конец занятия, когда взгляд МакГонагалл превратился в поистине парализующий, ситуацию неожиданно спасла Лили Эванс. Участия в репетиции она не принимала, ибо, как знал Джеймс, Лили в детстве, еще до школы, ходила в кружок бальных танцев. Пластика, движения и легкость сохранились в ней и по сей день.
Эванс впорхнула в зал, как всегда радостная и излучающая свою безумную солнечную энергетику, подбежала к Северусу и звонко произнесла:
— Я иду с тобой на бал, Северус! — и, довольно рассмеявшись, обняла слизеринца.
Практически весь зал, лицезревший эту картину, вздрогнул, опасливо переведя взгляд на Поттера. Тот стоял, не шелохнувшись, первый раз в жизни ощущая, что сам «оказался за бортом». Это было так странно — будто кто-то играючи отшвырнул тебя в сторону, на самый край, уронил на самое дно, и теперь все, что тебе остается — это взирать снизу вверх на ненавистного победителя. И это ощущение, запомнившееся Джеймсу на очень долгое время, Поттер простить не мог.
В глазах Снейпа, обращенных
— Я… Джим, я… — она не знала, что и сказать. Не знала даже, почему она пытается перед ним оправдаться.
— Ничего, — мотнул головой Поттер. — Ты не единственная в Хогвартсе девушка, Лили Эванс. Но… — он на секунду замолчал и закончил неожиданно для всех: — Ты все равно будешь моей.
Студенты замерли после услышанных слов, а Лили как-то неосознанно сжалась. В глазах ее блеснула то ли радость, то ли тревога. Она настороженно смотрела вслед удаляющемуся Поттеру, пытаясь трезво осмыслить происходящее. Говорил ли Джеймс серьезно или в нем взыграло уязвленное самолюбие?
Снейп лишь тяжело вздохнул, с горечью почувствовав, что эта его победа вновь обернулась проигрышем. И пусть Лили и шла на бал вместе с ним, но отчего-то Северусу вновь стало до боли тоскливо и одиноко. Эванс, ощутив перемену в настроении друга, вдруг решительно тряхнула головой и вновь взглянула на Снейпа с улыбкой, ободрительно похлопав его по плечу.
«Ничего, — внезапного для самого себя подумал Снейп, — мы еще поборемся».
***
Подготовка к балу шла полным ходом — Дамблдор развил небывалую деятельность, загрузив всех домовиков и половину студентов работой. Замок драили, красили, украшали, изгоняли духов-вредителей, избавлялись от паутины, выпекали невиданные ранее торты, пироги, пирожные, приводили в порядок заснеженные поля вокруг Хогвартса. Кто-то из студентов даже пошутил, что такими темпами Дамблдор заставит всех подстригать Запретный Лес, чтобы создать на его месте «парковый ансамбль». На беднягу тут же зашикали друзья-сокурсники, опасаясь, что если директор услышит подобную идею, то воспримет ее чересчур серьезно.
Филч расхаживал важный и довольный, наслаждаясь зрелищем учеников, привлеченных к общественному труду. Временами он подходил к одному из несчастных и тыкал пальцем в совершенно чистую стену, намекая, что здесь все еще осталось пятно. В ответ на раздраженное пыхтение он лишь качал головой и разводил руками, намекая на то, что его вины в этом нет, это все Дамблдор.
А вот Флитвик отнюдь не разделял взглядов воспрявшего духом Аргуса. Рассерженный на весь магический мир, он необычайно строго отчитывал учеников за несделанную домашнюю работу, за промашку с заклинанием и даже за простейший чих на уроке. Причина его недовольства заключалась в одной простой вещи — Дамблдор строго-настрого запретил ему собирать хор, сказав лишь о том, что у него запланировано выступление иных… групп. И если бы профессор знал, что речь идет ни о ком ином, как о мародерах, он, наверное, не выпустил бы их из класса вплоть до самого рождества.
— Ремус, где ты нашел эту рухлядь? — скептически поинтересовался Сириус Блэк, придирчиво разглядывая гитару в руках друга.
— Какая тебе разница? Не ты же будешь на ней играть. У тебя вон, — Ремус качнул головой в сторону непритязательной черной махины с потрескавшейся краской, — личное пианино.
Блэк насмешливо наклонил голову и с легкой ноткой пренебрежения ответил:
— Это не пианино, мой друг, это — рояль.
— А в чем разница? — совершенно бесцеремонно в разговор влез подошедший Джеймс. В руках у него тоже была гитара, но ей, в отличие от Ремусовской, было явно меньше столетия.