А может?..
Шрифт:
В телефонной трубке послышался негромкий вздох. Нина могла говорить всё что угодно, но о её чувствах Остин уже знал всё, и даже не благодаря тому, что прочитал её дневник: что для неё значил Сомерхолдер, отражалось в её эмоциях и поступках.
Стоуэлл крепко сжимал в руках телефон, стиснув зубы от отчаяния. Физически Нина могла быть с ним, могла его обнимать и целовать, признаваясь в любви, но мыслями, душой и сердцем она принадлежала совершенно другому человеку. Остин, забывая о собственной гордости, готов был простить ей эту слабость, с которой она справиться уже не могла, лишь бы когда-нибудь увидеть, что он значит
— Ты нужна мне ничуть не меньше, чем Йену, — прошептал Остин.
Нина устало прижалась к стене в зале ожидания аэропорта. Её сердце будто бы разрывалось на две части, и, быть может, чтобы стало легче, она должна была отказаться от одного из двух людей, которые стали в её жизни самыми родными и близкими. Забыть, вычеркнуть из жизни, отпустить. Сколько раз Нина пыталась это сделать! Она знала, что, как бы она ни старалась, у неё это уже не получится — слишком крепкой была та незримая нить, которая связывала её с этими двумя совершенно разными по характеру и взглядам, но одинаково дорогими мужчинами.
— Мой хороший, пожалуйста, попытайся меня понять, — обессиленно умоляла Нина. — Я обещаю, что вернусь сразу же, когда Йена прооперируют. Врачи сказали, что, скорее всего, это произойдёт на этой неделе.
Остин молчал. Сейчас ему впору было бы разозлиться на неё, может быть, поставить ультиматум, но… В который раз Стоуэлл потерпел фиаско перед своими чувствами. Он хотел только одного: чтобы Нина была счастлива. И он понимал, что она всё равно не сможет жить спокойно, зная, что происходит с Йеном. Стоуэллу ничего не оставалось, кроме как смириться. Кто-то скажет: «Тряпка!», «Подкаблучник!»… Нет. Просто сильный человек, которого именно любовь к девушке, которой никогда не суждено было стать его, учила прощать и преодолевать эгоизм, когда он проявлялся совершенно не вовремя.
— Здоровья ему, — чуть слышно сказал Остин, и таких слов от него не ожидала даже Нина.
Эти слова дались ему с большим трудом, потому что справиться с ревностью он так и не смог, но в них не было злости или насмешки, поэтому они звучали искренне и отзывались теплотой в душе Нины.
— Остин… — произнесла Добрев, но парень не дал ей договорить.
— Я не буду вмешиваться в ваши с Йеном отношения, хотя я не буду скрывать, что мне трудно принять тот факт, что моя девушка сейчас рядом не со мной, а с другим мужчиной. Но, наверное, абсурдно просить тебя забыть обо всём и стремглав мчаться ко мне прямо сейчас, — чуть слышно сказал он. — Просто знай, что я буду ждать того дня, когда снова увижу твои глаза.
— Мы встретимся скоро, — прошептала Нина.
— Береги себя, — попросил Остин.
Ребята разговаривали ещё несколько минут. Нина, совершенно обессиленная и растерянная, поспешила вернуться в отель, чтобы хоть немного поспать и сбросить с себя эмоции, которые она пережила за этот нелёгкий день.
Эта неделя для Йена и его родных и друзей была очень тяжёлой. Врачи до последнего находились в «подвешенном» состоянии, так как показатели анализов у Сомерхолдера стремительно падали, и доктора сомневались в том, есть ли смысл проводить операцию на открытом сердце у такого ослабленного пациента. Однако главным правилом любого врача является бороться за здоровье и жизнь пациентов до последнего, поэтому кардиологи решили попробовать помочь Йену: шанс, на то, что
О заболевании Сомерхолдера очень быстро стало известно не только руководству «Дневников», но и фанатам. С их стороны Йен чувствовал колоссальную поддержку: в «Твиттере» в мировые тренды буквально за пару часов был выведен тег «Йен, ты справишься», к которому присоединились многочисленные друзья и коллеги Сомерхолдера, которые не имели возможности быть рядом с ним в этот момент. На общем собрании по поводу съёмок седьмого сезона руководство сериала приняло решение о приостановке рабочего процесса на неопределённый срок — продолжать работу над проектом без участия Йена никто не собирался. В этот трудный для него период жизни Йен в который раз понял, как многое для него значит дружба и как сильно она помогает ему держаться на плаву.
Все эти дни Нина находилась рядом с Йеном. Никки всеми силами пыталась препятствовать их встречам, периодически жалуясь врачам, что палата Сомерхолдера «превращается в проходной двор» (хотя друзья и родные Йена, зная строгие порядки посещения палат интенсивной терапии, не предусматривавшие нахождение там более чем двух посетителей один час в день, составили для себя что-то наподобие большого расписания, которое позволяло им навещать друга в установленные часы, не создавать в палате толпу и не утомлять его) и убеждая Йена в том, что сейчас ему, как никогда, нужен покой, но он настоял на своём и сказал медсестре, что Нину в палату можно впускать в любое разрешённое врачами время, чем поверг свою невесту в полнейший шок. Впрочем, изменить она уже ничего не могла.
В день, когда Йену должны были сделать операцию, Нина приехала в больницу чуть раньше обычного, поэтому Сомерхолдер ещё спал. Приехала болгарка не ради того, чтобы поговорить с ним, тем более что врачи попросили не волновать его перед операцией — ей просто необходимо было увидеть, что с ним всё хорошо. Удивительно, но в этот день она впервые за последнее время почувствовала спокойствие, будто бы кто-то другой внушал ей веру в лучшее. Бесшумно зайдя в палату, Нина увидела в руке Йена тот самый крестик, который она подарила ему несколько дней назад, и улыбнулась. Теперь с этим крестиком Йен засыпал достаточно часто.
— Всё будет хорошо, — прошептала она в тишину, легонько дотронувшись до руки Йена. — Мир нуждается в таких людях, как ты. Тебе ещё многое предстоит, — сказала она и улыбнулась. — Ты хотел заняться благотворительностью в странах Третьего Мира, закончить съёмки в «Дневниках», построить собственный дом в Ковингтоне… В конце концов, жениться. И узнать, каково это — быть отцом маленькой дочки. Я всё помню, — прошептала Нина. — И всё это обязательно сбудется.
Болгарка несколько секунд всматривалась в такие знакомые черты лица.
— Я люблю тебя, Йен Джозеф Сомерхолдер, — еле слышно произнесла Николина.
Зачем она это сказала, Нина не знала и сама: Йен её слышать не мог, а даже если бы и слышал, то она бы ни за что в жизни не решилась нарушить его устоявшийся порядок жизни и отношения с Никки, какими бы они не были. Просто Нине нужно было наконец выплеснуть то, что она держала в себе на протяжении долгого времени, пусть в пустоту, но всё же произнести эти заветные три слова, смысл которых для неё не смогли изменить ни разлука, ни ссоры, ни даже новые отношения.