А в небе стрижи

Он был детдомовским. Она это поняла сразу. И хотя на вид, а был он высоким, крепким, да ещё выправка и форма военная делали его стройнее и заметнее на танцплощадке, сиротой он явно не казался, но какая-то резкость суждений и понятий наталкивали её на эту мысль. Вообще-то думать о нём ей не полагалось. Алёнка заканчивала институт, и они с её парнем-однокурсником собирались пожениться, чтобы не мыкаться в захолустье по распределению.

Но ведь сердцу не прикажешь. Его звали Сашей: так звучало мягче, хотя он представился Александром. Просто друг

Игоря, старшего брата Маринки, её самой близкой подружки. Маринка с четвёртого класса за ней каждое утро в школу заходила, правда, по окончанию школы пути их разошлись: Маринка в иногородний мединститут поступила, а она, домашняя девочка, боявшаяся потеряться среди чужих людей, осталась здесь и была успешно зачислена на факультет изобразительного искусства. Честно говоря, художником она себя не считала, но преподавать уроки рисования в местной школе ей понравилось: умения у неё хватало, да и детей любила.

Родители уже вовсю готовились к свадьбе, как к чему-то предрешённому, но, ёлки-палки, этот молчаливый парень запал в душу.

И не ей одной – Маринка, приехавшая на каникулы, тоже глядела на загадочного Александра с блеском в серых, но улыбчивых глазах. Он и танцевать их приглашал по очереди, хотя Виктор отпускал Алёнку неохотно, чувствовал соперника каким-то мужским чутьём.

«Лучше бы не приезжал он в гости к другу, – думала Алёнка ночью, – не знала бы его, и сердцу было бы спокойно».

А Саша и Игорь, получив распределение, догуливали последние деньки своего отпуска. У них ведь уже и требования оформлены на туркменскую границу…

Алёнка мечтала украдкой. Эх, вот если бы он задержался у них в городе, они бы друг друга получше узнали, то, возможно, и отпустила бы её мама от себя, поверив в надёжность Александра. Впрочем, вообще-то он и не предлагал ей ничего, это она так просто – замок на песке строила. Ей очень хотелось узнать, что он про неё думает и думает ли вообще.

К двадцати двум годам Санька прошёл настоящую мужскую школу. Он глядел на этих молодых девушек и парней не то что бы свысока, но так, как смотрят выпускники на первоклашек. Парень видел их волнение, но оно казалось ему каким-то детским, хотя сам был с ними почти ровесником. То, что переживали они сейчас, у него осталось далеко позади, как будто с тех пор прошло не семь лет, а целая жизнь.

Ему и другу его, Серёге, было по четырнадцать, Верочке – на год меньше, когда они оба влюбились в неё. Никто бы не поверил, что парни, одного поля ягоды, не боявшиеся чужих кулаков, робели при этой юной вертихвостке. И сирень ей из соседских палисадников рвали, и яблоки потаскивали, а больше чем за руку подержать не сподобились.

Цвело что-то нежное в груди, но потом прихватило морозцем: он уехал поступать, а Серёгу в армию забрали. Верочка клялась, что дождётся, но через год вышла замуж.

Нет, застрелиться Саньке не хотелось, к тому времени его научили жить без эмоций: жизнь стоит столько, сколько она стоит, а именно – ничего.

Его учили убивать: ни жалости, ни любви к кому бы то ни было – просто убей до того, как убьют тебя, но не доставь противнику такой радости. Из сорока кандидатов зачёт сдавали трое, а из них отбирался один.

Но сейчас, глядя на Алёнку, он вспомнил тепло и мягкую осторожность рук своей первой любви, хотя простить первого же в его жизни предательства не смог.

Плестись

по Туркмении на поезде было тошно: только несущийся состав замедлял ход, как мгновенно превращался в душегубку. Вентиляция не работала, а за окном, несмотря на начало сентября, было плюс тридцать восемь. Они с Игорем выходили на перрон, и, если в пределах видимости стояла колонка, мылись под слабым напором ржавой воды. Но колонки попадались редко, а потому на гимнастёрках появились белые круги от соли, хотя надевали парни их не так уж часто – всё больше в майках валялись или сидели, чтобы не липнуть к стенкам перегородок.

Санька молча глядел в окно, не видя суетливых местных торговцев, предлагавших дыни, арбузы и ещё какие-то ягоды и фрукты. Он вспоминал ночь перед отъездом, отчего бурлившая в венах кровь моментально приливала к паху.

Эта девчонка всё-таки напросилась на приключения. Жених её благополучно отправился отдыхать с матерью в Сочи, звал и Алёну, но она сказала, что поедет со своими родителями в октябре. А на следующий день, аккурат после его отъезда, пригласила Игоря, Маринку и самого Саньку к себе на дачу. Он думал, что такие дачи бывают только у писателей или космонавтов, однако оказывается, у местных царьков в каждой области есть отдельно построенный коммунизм, так сказать, для себя любимых. Но об этом ему станет известно чуть позже.

Утром, к условленным семи часам, ни Игорь, ни Марина не пришли. То ли друг постарался для него, то ли и впрямь мать его попросила к бабке в деревню съездить, забор поправить да ещё что-то по хозяйству сделать, и тот без отказа согласился, а его Саньку даже с собой не взял, сказав:

– Иди, неудобно такой девчонке отказывать.

Так что утром он один ждал Алёнку на остановке. Она расстроилась, что подружка не пришла, бегала к телефону-автомату, звонила, выспрашивала, почему та не явилась… Только Марина вдруг тактично отказалась, тоже сославшись на поездку к бабушке.

– Может, не поедем? – посетовал тогда Санька.

– А как же шашлыки? Я ведь Михалыча попросила мясо замариновать, – жалобно проговорила девушка.

Видя, что ей очень хочется оказаться с ним за пределами города, он ответил:

– Ну, раз Михалыч старался, то надо ехать, – хотя не имел представления, кто такой этот Михалыч.

Им оказался отставной военный, который подрядился охранять обкомовские особняки. Дачный посёлок был обнесён высоким забором, а шлагбаум, точно как на переезде, предусмотрительно закрывал проезд в него. Всех владельцев дач и их отпрысков сторож знал хорошо: не один год он сидел в уютной будке, наблюдая за грехопадением то одного, до другого члена августейших семей, и при случае мог бы рассказать много интересных подробностей, но тогда бы ему пришлось распрощаться с хорошей прибавкой к пенсии и работой, которая была лучше отдыха.

Вот и сейчас он видел, как испуганно бегают глаза у Алёнки, приехавшей на спецавтобусе, а парень-то нездешний… Михалыч вышел из будки, буравя Саньку подозрительным взглядом, но того не то, что взглядом, кулаком не смутишь, а потому бывший подполковник первым протянул руку:

– Здорово, служивый. Из каких краёв будешь?

– Здравствуйте, – и глазом не моргнув, ответил тот, – да местный я. Вот… решили с Алёной отдохнуть от города, – продолжил налегке он. Пусть старый штабник пороется в своих архивах.