А в небе стрижи
Шрифт:
– А что это такое и с чем его едят? – заинтересовался Лёха.
– Курорт это во Франции, – пояснил Игорь, вспомнив, что они вместе с другом читали в «Огоньке» про горнолыжный курорт, – только там на лыжах ходят, а ты всё на заднице норовишь скатиться.
Они пытались отвлечься, ожидая, когда же их пересадят в бронемашины. Но суета, начавшаяся вдруг возле чёрной «Волги», дошла до них:
– Отбой, – капитан подошёл к водителю и велел ему отвезти бойцов на вертолётную площадку.
Их снова перебросили, но в этот раз вертолёт взлетал и опускался несколько раз. В итоге на базе оказалось двадцать четыре человека, среди которых не нашлось ни
Шестёрке Полкана предстояло взорвать центральный коллектор связи в городе по ту сторону Амударьи – в Кабуле.
– Телеграф, телефон, почта – всё как по Ленину, – сострил Санька, хотя дело было совсем нешуточное.
Он понимал, что именно они импортируют в чужую страну революцию, а нужна она афганцам или нет, решать не ему.
Взрыв, устроенный ими как выстрел Авроры, должен был послужить сигналом к началу штурма дворца. Их переправили в Кабул с мусульманским полком и точно так же экипировали.
По полученным разведданным коллектор располагался под землёй на одной из центральных площадей Кабула, рядом с зданием телеграфа и Госбанка, которые охранялись усиленными нарядами милиции. На этой же площади находился кинотеатр и ресторан. Иначе говоря, место многолюдное. Совершить подрыв, оставаясь незамеченными, было крайне сложно. Да что там… разведку провести – и то было трудно. Приподнять крышку чугунного люка, чтобы заглянуть, что в нём, когда по площади регулярно снуёт парный патруль афганской милиции, можно было только расстреляв этот самый патруль.
Но они нашли выход: точно такой же «семёновский» коллектор на окраине Кабула никем не охранялся, а потому его удалось детально изучить. Комната пять на пять, высотой в три с половиной метра, сверху – бетонное перекрытие в метр толщиной. Чтобы снять крышку с люка, нужны были специальные клещи, и молчаливый Олег сумел выковать их. Вот они – русские умельцы. Попробовали – получилось здорово.
Санька с Полканом занялись расчётом мощности заряда согласно базальту, добавили на качество, и получилось почти три пуда тротила.
Они достали армейскую взрывчатку, которая должна была сработать с неконтактным сосредоточенным зарядом. Олег колдовал над ними, проверяя в банке с водой, – срабатывают. Операцию решили проводить из здания, где жили дипломаты: от него до площади пять минут езды. Игорь, просчитывавший действия каждого по секундам, предложил включить в команду водителя, который хорошо знал фарси.
Двадцать седьмого декабря в семь вечера они выехали на «УАЗике», следом за ними шла «Волга» и ещё один «УАЗик» с группой прикрытия. Прикрытие заняло позицию у ресторана, а группа Полакана – у колодца. По условному знаку, дверь машины второго «УАЗика» громко хлопнула, что означало: парный афганский патруль находится на посту и в обход не собирается. Водитель подошёл к часовому у телеграфа, чтобы отвлечь его внимание, Руст, подняв капот, делал вид, что устраняет неисправность, Рыжий и Игорь отработанными движениями сняли щипцами крышку люка, Полкан и Санька опустили в колодец рюкзак со взрывчаткой, отправив вслед за ним дымовую гранату, которая неожиданно засверкала новогодним фейерверком. К счастью, никто не заметил, и Лёха с Игорем быстро опустили крышку люка. Окликнув водителя, который увлечённо болтал с часовым, сели в машину и рванули с места.
Руководство не ожидало такого быстрого возвращения и несколько раз переспрашивало, всё ли верно сделано. Часы показывали пятнадцать минут восьмого вечера – время, установленное на взрывателе.
Полкан тёр подбородок пятернёй, Санька, сжав зубы так, что желваки ходили, глядел на Игоря, а тот думал, где они могли ошибиться, но тут раздался взрыв. Первый в долгом ряду.
В Москве в программе «Время» в этот день передадут о введении ограниченного контингента войск в Афганистан. Только Михаилу Никифоровичу Гордееву было не до этих известий. Жена ему преподнесла такую новость, от которой мужчина впал в ступор. Ничего не видел и не слышал.
ГЛАВА 5
«Ах, Алёнка, куколка! Чего же ты натворила? Ведь всю жизнь себе испортила! И было бы из-за кого… Ладно бы красавец, каких свет не видывал, а то без роду, без племени», – глядя в светящееся огнями иллюминации окно, рассуждал Михаил Никифорович, уже немного спустя, после того как улеглась первая волна негодования на жену и дочь. А он уж начал думать, не заболели ли они обе разом: Новый год на носу, а подарков под ёлку не заказывают.
Вот подарок так подарок преподнесла любимая доченька… Как людям теперь в глаза глядеть? Ведь он надышаться на неё не мог, одна она у них, припозднились они с Лидией с детьми. Старой крестьянской закалки, рождённый в двадцать четвертом году, он остался без родителей: сослали их в Казахстан. Да по дороге болезнь всех скосила – он один и выжил. Мать его ещё совсем грудного от сердца оторвала, оставила родне, чем и спасла.
Воспитывала Михаила Никифоровича тётка по отцу, у которой своих мал-мала меньше. Что уж говорить про одёжку, когда сыт не всегда был… Нет, тётка не злая и не скупая была – чем богаты, как говорится… Только ему без кола и двора не с руки было жениться. А потом Советская власть выучила: сначала на рабфаке, а потом агрономному делу.
Он помнит, как отделился от тётки: братья двоюродные женились разом и пока пристрои делали, спали все на отделённых занавесками кроватях. Сколько ночей он слушал, как сопят они со своими жёнами в метре от него. Тогда он у бывшего председателя колхоза разрешение взял – спать прямо в правлении на скрипучем дермантиновом диване. Потому и на работу раньше всех приходил и уходил позже всех.
В результате заметили его в области, и для начала отправили председательствовать в соседний колхоз, который после войны всё никак из ямы выбраться не мог. Вот тогда он первый раз своё жильё получил – заброшенный дом. Наверное, из него когда-то выслали хозяев… А он, суеверный, прощения у домового попросил за то, что вошёл хозяином.
Молодой был, сильный, энергичный – днём на работе, а вечерами летними потихоньку домишко в порядок приводил, да вот только кроме стола, табуреток и деревянного топчана в нём ничего и не было. Одежду, какая у Михаила Никифоровича была, на гвоздь в стене вешал. Это сейчас у председателей колхозов дома лучше и богаче всех в деревне.
Видимо, за эту простоту народ его и полюбил, ведь слушались и рвали жилы и в посевную, и на прополке, а уж про уборочную и говорить не приходится.
Трудное время было, но почему-то счастливое. Оказаться бы опять в нём – променял бы своё место в обкомовском кресле, где, сколько не гоняйся по области, не снимай с бедовых голов стружку, всё равно сплошные приписки, чтобы в центр отрапортовать об успехах. Может, стар он стал, но захотелось ему вдруг на покой. Или опять в деревню с Лидией.