А жизнь идет...
Шрифт:
Они дошли до самой охотничьей хижины, сели на крыльце и стали глядеть на горное озеро. Лунного сияния не было, но зато было яркое солнце. Оба они имели свежий вид после ходьбы и часто улыбались. Ни один из них не пытался шутить. Хольм всё следил за только что отглаженной складкой на своих брюках, и в петлице у него опять красовалась гвоздика; ему явно хотелось произвести впечатление. Старая Мать сняла шляпу со своих чрезмерно густых волос и сидела совсем как девушка.
Вот это была пара! Схожие во многом, оба толковые люди,
Они говорили об озере и о горах вокруг и спрашивали друг друга, как каждому из них это нравится. Оба находили, что это прекрасно. Блестящая мысль пришла в голову Гордону Тидеману, когда он устроил это место, где можно теперь посидеть.
— Охотничья хижина — ведь это целый дом. Мы могли бы жить здесь.
— Да, — сказала она и засмеялась, чтобы не отнестись к этому серьёзно.
— И дом и беседка за раз, и королевская дорога ведёт к нам сюда, и всё такое.
— Да, ха-ха-ха!
Он предложил ей гвоздику, но она сказала, что к нему цветок идёт больше. Потом он закурил трубку и стал далеко-далеко отгонять от неё дым.
Потом вдруг она встала и заглянула за угол. Когда она вернулась и села на прежнее место, она была бледна.
— Я услыхала, что кто-то там возятся за домом, и подумала, что, может быть, это Гордон.
— Тогда бы он, вероятно, отпер свою хижину и пригласил нас войти.
— Он бы непременно это сделал: Гордон любит играть роль хозяина. Только я не знаю, привезли ли в погреб хоть что-нибудь.
— Я никогда не забуду, — сказал Хольм, — роскошный праздник, который вы устроили весной.
— Когда вы шалили за столом и ущипнули меня так, что я закричала.
— К сожалению, да. Я заходил по дороге в гостиницу к Вендту.
— Это ничего, — утешила его Старая Мать. — Я совсем опьянела от множества вин и была счастлива, что живу на свете. Было очень весело.
— Но что на это сказал ваш сын?
— Гордон? Он о таких вещах не говорит. Он хороший мальчик.
— Фру Юлия очень милая дама.
— Да, не правда ли, на редкость? Мы все так её любим.
— Да, вообще всё на свете хорошо! — сказал Хольм и снял с её платья былинку.
— Замечательно! О боже, до чего прекрасно на свете! Если бы можно было, я бы навсегда тут осталась.
Август сосредоточённо и тихонько шёл вверх по дороге. Поравнявшись с парой, он поклонился и подсел на минутку к ним. В руках у него был метр, который он вытягивал из футляра и затем опять отпускал.
— Мы осматриваем дорогу, На-все-руки, — сейчас же сказала Старая Мать. — Я не могла от этого удержаться.
— Да и к тому же погода уж очень хороша, — постарался извинить её Август.
— Какая чудесная это будет дорога!
— Да, с божьей помощью, — сказал Август.
Аптекарь не нашёл ничего лучшего, как принять это за шутку и засмеялся. Потом он указал на метр и сказал, дурачась:
— Метр не для того, чтобы на нём вешаться, На-все-руки, — в случае, если вы это задумали.
Август: — Не говорите так: это грешно.
Аптекарь попробовал исправить свою оплошность и сказал:
— Ну, а удалось ли вам получить ваш миллион у окружного судьи?
— Миллион? — переспросил Август. — Это не был миллион, как вы говорите, но всё же порядочная сумма. Я не получил этих денег и, верно, никогда не получу. Но я твёрдо знаю, что господь мне поможет, как помогал до сих пор.
— Конечно, поможет. Он для того и существует, чтобы помогать своим детям.
— Ну, а теперь я пойду работать, — сказал Август и встал.
— Что же ты будешь делать, На-все-руки? — спросила Старая Мать, чтобы сказать что-нибудь.
— А я должен измерить длину края, консул хочет, чтобы перед пропастью была загородка.
— Ох, какая ужасная глубина! Я не смею глядеть вниз. Прощай пока, На-все-руки!
Пара удалилась. Август начал измерять. Неожиданный звук заставил его поглядеть вверх: цыган Александер стоял возле хижины.
Август взобрался наверх и выругался:
— Ни кой чёрт ты тут? Что ты тут делаешь?
— Я только что пришёл, — отвечал Александер. — Я был в горах.
— Что ты там делал?
— А ты чего спрашиваешь? Разве это твоё дело?
— Разве не сегодня ты должен коптить лососину?
— С этим делом я покончил. А если, тебя ещё что-нибудь интересует, то я могу рассказать и это.
— Я хочу, чтобы ты убирался отсюда, — сказал Август.
Александер продолжал стоять.
Он всё злее и злее глядел на Августа, который опять начал измерять.
— Что за чёрт! — воскликнул он. — И принесла же тебя нелёгкая сюда как раз сейчас!
Август рот разинул от удивления:
— Меня? Сюда?
— Потому что ты пришёл и помешал мне сбросить в пропасть аптекаря.
— Я велю арестовать тебя! — сказал Август.
Цыган засмеялся своим белым ртом и фыркнул:
— Ты стоишь очень удобно, я могу столкнуть и тебя.
— Прежде чем ты дотянешься до меня, ты замертво упадёшь там, где стоишь! — предупредил Август и вытащил свой револьвер.
Цыган пошёл вниз по дороге. Он поводил плечами, громко говорил сам с собою и размахивал руками.
Август спрятал револьвер обратно в карман, окончил свои измерения и записал несколько чисел. Он был совершенно спокоен. Он в одну секунду отправил бы несчастного цыгана на тот свет.
Август глядел вдаль, на большое горное озеро. Здесь оно напоминало бухту приморского города. Воспоминание цеплялось за воспоминание, и в конце концов он вспомнил почему-то Рио. Вот в воде плеснулась рыба, — но как попала сюда рыба? Изредка она словно прокусывала водную поверхность и оставляла после себя большой круг.