А жизнь продолжается
Шрифт:
Угрюмый, сердитый, он поплелся назад. Поход его не увенчался успехом, мало того, в ущерб своим же собственным интересам он попытался замолвить слово за своего соперника, но и здесь потерпел неудачу.
Он разыскал членов правления кино, после чего послал в Северное селение за Беньямином. Цементировать пол — работа не на один день, ведь надо будет сперва прокладывать дренажные трубы и осушать подполье. Беньямин будет загружен по уши, прежде чем начнется косьба и уборка сена.
Что бы на это сказала Корнелия? Ох уж эти мне безмозглые бабы!
Да нет, в сердечных делах Корнелия вела себя не намного
Весь вечер он слонялся по усадьбе как неприкаянный. Под конец он заглянул в комнатушку к Стеффену, узнать, может, составится партия. Но Стеффен был занят, он залучил к себе из деревни свою невесту и сидел теперь, угощал ее из пакета купленным в лавке, твердым как камень печеньем.
— Заходи, Подручный, — пригласил Стеффен. — Здесь только мы вдвоем, моя невеста и я.
— Да, и едим всухомятку, — подпустила шпильку невеста.
Стеффен стал оправдываться:
— Я взял в лавке печенье, чтоб ты не ушла от меня голодная.
— Дак его не раскусишь, — сказала она.
Стеффен грыз печенье с громким хрустом, что твой битюг, дама же все собиралась с духом, наконец она решительно вынула изо рта вставную челюсть и положила ее на стол. Челюсть была из красного каучука, вдобавок склизкая, Стеффен выразительно на нее покосился. Дама взяла печенье и стала его обсасывать.
— Ну ты и чушка! — заметил Стеффен.
— А ты кто, с лошадиными-то зубами?
— Убери это со стола! — заорал он, не выдержав.
— Эх-ма, — проговорила она равнодушно и вставила челюсть обратно.
— Меня чуть не вырвало, — сказал Стеффен.
— И скотина же ты, — ответила ему невеста.
— Это ж прямо как внутренности.
— Я с тобой после этого не желаю и разговаривать! Оба озлились, он стукнул по столу, она ударилась в слезы.
— Я от тебя ухожу! — завопила дама. — Не больно ты мне и нужен.
— Ну и уходи, — ответил Стеффен. — Скатертью дорога!
Как вожжа им под хвост попала.
XVI
Рабочие не могли дождаться, когда Август вернется на линию и снова все возьмет в свои руки. В последние недели их десятник помногу отсутствовал, он появлялся лишь изредка, чтобы уладить тот или иной вопрос, а за остальным поставил присматривать Адольфа. Им было обидно подчиняться Адольфу, который ничем их не лучше, они потешались над ним и обращались к нему по каждому пустяку. Особенно донимал его Франсис, нагрузит, к примеру, тачку, а потом вдруг подойдет и спросит, не надо ли ее заодно увезти.
Их неприязнь к Адольфу, конечно же, объяснялась ревностью. Нередко на линию приходила Марна, сестра консула. От нечего делать. И всякий раз она непременно отыскивала бригаду Адольфа и заводила с ним разговоры. Адольф, надо сказать, был очень хорош собою и молод, здороваясь с Марной, он снимал шапку и произносил учтивые слова и беспрестанно краснел. От внимания товарищей ничто не ускользало, и после ухода дамы ему здорово доставалось.
Им предстояло взорвать в нескольких местах горную породу, чтобы расширить дорогу, зато
Вот только сам Август был уже не тот, что раньше, рабочие не узнавали своего десятника. Он уже не везде поспевал, не так уверенно принимал решения, ослабил порядок и дисциплину. Он признался, что его начинают подводить слух и зрение, но а в остальном он здоров. Рабочие считали, что виной всему — неважное настроение, что-то его гложет, настолько он изменился против прежнего.
Конечно же, он так и не собрался написать Поулине в Поллен, поэтому денег как не было, так и нет. Какое уж там настроение! Однажды вечером он наткнулся на Осе и решил попытать ее насчет денег: получит он их? Да и существуют ли они вообще? Он остановил ее и попросил посоветовать ему в одном важном деле. Осе сурово на него глянула и молча отвела в сторону, после чего расставила ноги пошире и задрала кофту с юбками аж до пупа. И все это — не сводя глаз с Августа.
— Что… это еще что такое? — пробормотал Август.
— Хотела проверить! — ответила она, опуская подол.
Вполне возможно, что при виде заголившейся Осе лицо у Августа приняло несколько умильное выражение и он легонько облизал губы.
— Старый козел, вот зачем ты туда повадился, тебе ее хочется! — сказала Осе.
Пропади все пропадом! Он вовсе не за этим к ней обратился, но Осе сказала правду, к сожалению, это правда, он знал, им овладело безумие, днем и ночью он только о ней и думал…
Понурившись, Август проговорил:
— Тогда посоветуй, как мне быть!
Осе презрительно запрокинула голову.
— Что, совсем ничего нельзя поделать? — спросил он.
Осе отвела от него мрачный взгляд и зашагала прочь.
Так он ничего от нее и не добился…
Злая судьба преследовала его и не давала ему получить деньги. Она даже попыталась ввести его в искушение возроптать на Бога. Но о таком он даже не мог и помыслить! Он и злился, и горевал, все верно, но он никакой не безбожник, он почитает Господа. Побывав в своей переменчивой жизни во множестве переделок, он знал: хорошо быть за спиною у Господа Бога, когда судну, к примеру, грозит беда, или же, к примеру, тебя припирает нужда, или же ты увертываешься от удара ножом и револьверного выстрела — и спасаешься. Да, Бог — защита хорошая. Почему бы ему и теперь не стать на праведный путь? Вреда от этого никакого, наоборот, может, так ему будет легче примириться с потерей денег.
Рабочие с удивлением услыхали, что им не следует больше осыпать проклятиями камень, если случится зашибить палец на руке или на ноге.
Между прочим, Август проводил теперь немало времени в кузнице, он помогал отковывать прутья и перекладины для ограды, которую они поставят в двух местах, где дорога проходит над пропастью. Перемена занятий была как нельзя кстати и радовала его. Одновременно он мог приглядывать за тем, как продвигаются дела в кинозале.
— Уж не молился ли ты Господу Богу, чтоб получить эту работу? — спросил он у Беньямина.