А. Разумовский: Ночной император
Шрифт:
— Ваше сиятельство, когда вы сами станете российской императрицей, вам, возможно, захочется проехать еще дальше. Скажем, до моря Черного.
Екатерина вздрогнула и строго посмотрела на слишком прозорливо графа:
— Но там турки… татары, кто их знает!
— Прикажите их выгнать… не сейчас, а как придет ваше время…
— Замолчите, граф! Что вы себе позволяете?
— Не больше того, что вы себе.
Она видела, что граф не уступит, и в гневе отошла прочь. Что она могла сделать против любимца своей благодетельницы?
Откуда этот неприятный разговор стал известен самой Елизавете — Бог весть. Но она передала сие почти дословно. Без гнева, но с печальной задумчивостью спросила:
— С чего ты это вывел, Алексей Григорьевич?
Он ответил без обиняков:
— Из великих амбиций Екатерины, мнящей себя великой.
— Но ведь кроме наследника Петра Федоровича жива еще и я?.
— Да продлит Бог твои истинно великие дни!
— Верю, верю, Алексеюшка, друг мой нелицемерный, твоей искренности, и все же…
Она залилась слезами, которые набегали у нее внезапно.
Знала ведь, что он сейчас же достанет свой малиновый плат, а сделала вид, что смущена такой отзывчивостью.
— Что-то в Киев меня не больно тянет… У тебя лучше.
— Как можно не ехать, господынюшка! Там истинно царскую встречу готовят. Опять гонец от полковника Танского приезжал, у меня допытывался: когда да когда?
— И что же ты ему ответил?
— Когда государыня отдохнет немного.
— Да месяц уже, кажись?.. Пора!
В последних числах августа двор всей своей армадой двинулся из Козельца к Киеву.
На берегу Днепра, кроме всех иных, встречал Елизавету сам легендарный Кий, верхом на коне. Конечно, обряженный соответствующим образом воспитанник духовной Академии. Он приветствовал Елизавету истинно велеречивой речью, назвал ее своей наследницей и с важностью великой вручил ей все свое достояние.
Как ни странно, унизительное вроде бы для нынешней императрицы приветствие понравилось. И все же она пробыла в Киеве всего две недели — гораздо меньше, чем в Козельце и Алексеевщине.
IV
На обратном пути опять был Козелец со своей Алексеевщиной. Поохотилась всласть Елизавета и благополучно отбыла в Петербург.
Наталья Демьяновна с дочерьми проводила ее до Нежина. Распрощавшись истинно как придворная статс-дама, с приседаниями и со слезой на глазах, пожелала и сыну доброго фавора. Слово это она уже знала.
Елизавета милостиво ее заверила:
— Будет добрый фавор, не сомневайтесь. Сами убедитесь. Уповаю, что вы со всеми дочерьми прибудете на свадьбу моего племянника.
Новые поклоны и приседания, на зависть всем провожавшим полковникам, а особливо их женам…
Но не успела Елизавета и до следующей станции доехать, как в Нежине разыгралась дикая сцена!
Дело в том, что весь двор не мог в одночасье ступить на дорогу — на многие версты растянулся обоз. В числе прочих оставались и лейб-кампанейцы во главе с небезызвестным Грюнштейном. Именно он во время переворота крутился ближе всех к цесаревне, за что и получил почти тысячу душ. Но этого ему показалось мало; не было у него того почета, что у Разумовского. А показать себя перед лейб-кампанейцами очень хотелось. Да к тому же был под хмельком, да и остальные сослуживцы в подпитии: припасы дорожные на станциях еще оставались.
Нежин гудел от песнопений и пьяных голосов.
А зять Влас Климович Будлянский с женой Агафьей Григорьевной как раз возвращался от благодатной тещи. В коляске с двумя верховыми впереди. В темноте на большой Киевской дороге случайно и столкнулся с Грюнштейном. Там как раз мазали оси колес. Выскочил охмеленный не только вином, но и важностью своего чина разобиженный лейб-кампанеец.
— Что за каналья едет, не сворачивая с моей дороги?..
Велел стащить наземь ехавшего верхом слугу. Тот без страха объявил:
— Едет сестрица графа Разумовского с мужем.
— Ах, графья! — вскричал пьяный Грюнштейн. — Разумовские! Растаковские! Я услугою лучше, и он через меня имеет счастие, а теперь за ним и нам добра нет!
Слугу по лицу, кучера столкнул с козел и велел бить всех подряд.
Влас вступился — и его тем же чередом. Даже палкой напоследок.
Агафья Григорьевна стала униженно просить:
— Да что вы делаете? Да муж-то мой при чем?
Избитый муженек, садясь опять в коляску, велел кучеру ехать обратно к тещице под защиту. А будучи тоже под хмельком от недавнего царского приема, пробурчал:
— Думаешь, раз крещенец, так уже и не жид?.. Носит тебя по свету!
Верно, Грюнштейн, будучи крещеным евреем, долго мотался по свету, пока волею все того же случая не попал в лейб-кампанство. Грюнштейн не на шутку разошелся:
— Лейб-кампания, вали их всех!
Подгулявшие кампанейцы снова бросились на Будлянского, теперь уже за волосы вытащили из коляски. Ругали и Агафью Григорьевну, и даже били кнутовищами. Грюнштейн уже не помнил себя:
— Ваш бог Разумовский… да кто он такой?!
Прибежала на помощь слугам и статс-дама. Грюнштейн и того хлеще:
— Бей их всех!
Наталья Демьяновна выбежала на улицу, надеясь своим авторитетом остановить драку. Сама еле уцелела… После таких-то царских почестей!
Все же вдогонку императорской свите удалось пустить одного верхового слугу. Загнав лошадь, именем графа перескочив на другую, он все-таки нагнал его и все пересказал.
А тем временем и Грюнштейн со своими кампанейцами бросился за императрицей — им ведь следовало быть в охране. А они и без того задержались в Нежине — дочищали дорожные погреба.